Нарышкина заглянула в кабинет.
Перед старинным клавесином на высоком табурете, обитом золоченой испанской кожей, сидела молодая женщина ослепительной свежести и красоты. Мария Антоновна, сама удивительная красавица, не могла без восхищения смотреть на сияющее лицо незнакомки, на ее большие ярко-синие глаза, высокий чистый лоб. Даже немного отвисшая нижняя губа не портила ее, только придавала ее облику дополнительное кокетливое очарование.
Одета незнакомка была по моде прошлого века — пудреный паричок, декольте, немыслимо тонкая талия…
Впрочем, незнакомка ли? Нарышкиной это красивое, немного капризное лицо показалось смутно знакомым.
Где-то она его уже видела… только где?
Прекрасная дама подняла маленькие изящные руки, откинула голову — и снова заиграла.
Мария Антоновна забыла обо всем, забыла о своих вопросах, о своих сомнениях. Эта музыка — нервная, мучительная, безумная — захватила ее, лишила покоя. Она смутно чувствовала, что эта музыка на своем таинственном языке говорит ей о грядущих несчастьях, о некоей угрозе, нависшей над ее беззаботной, яркой, блистательной жизнью…
— Что эта женщина делает в моих покоях? — прошептала Нарышкина, схватив мадемуазель д’Аттиньи за сухое костлявое плечо. — Кто она такая? И что это за безумная музыка?
— Тише, сударыня! — Старая гувернантка прижала искривленный артритом палец к губам, потянулась к уху Нарышкиной, зашептала сухим горячим голосом: — Это покойная королева Франции, Мария-Антуанетта!
— Господи!.. — выдохнула Мария Антоновна. — Но этого не может быть…
— Очень даже может! — перебила ее гувернантка. — Я видела несчастную королеву так же близко, как вас. Я разговаривала с нею, и уверяю вас — это она!
Нарышкина хотела было недоверчиво возразить старухе, но вдруг поняла, где она видела это удлиненное породистое лицо, этот высокий чистый лоб, эти большие ярко-синие глаза… эту немного отвисшую губу, родовую губу Габсбургов… она видела все это на многочисленных портретах казненной королевы! И еще одно… она пригляделась к белоснежной шее незнакомки — и увидела на ней тонкую, удивительно ровную красную полоску, как будто отмечающую то место, где на шею несчастной королевы упал нож гильотины.
Но даже в большей степени, чем сходство с портретами королевы, чем ужасная линия на ее шее, Марию Антоновну убедила в истинности видения та странная музыка, которую извлекала таинственная женщина из старинного клавесина. Это не была музыка живых…
И, словно отвечая ее невысказанной мысли, мадемуазель д’Аттиньи прошептала:
— Эта музыка не нашего мира… эта музыка проникла сюда из-за того непроницаемого покрова, который отделяет нас от иного мира… от небытия!..