С наступлением вечера в баркасе поднялся изрядный шум – Дэвид Нельсон, Вильям Коул и Вильям Перселл, те трое, что преуспели днем в поисках пищи, стали жаловаться на сильные рези в животе и пульсирующую боль за глазами. Хирург Ледуорд осмотрел каждого, и мы наблюдали, как он сжимает их запястья большим и указательным пальцами, как проводит ладонью по животам. Покончив с осмотром, хирург подошел к капитану, и они поговорили, совсем негромко, так что услышать их смогли только я и мистер Эльфинстоун.
– Это отравление, сэр, – сказал хирург. – Вы же видели их, когда они вернулись после поисков провизии. Они съели слишком много ягод. Полагаю, те были ядовитыми.
– Боже милостивый, – ответил, поглаживая бородку, капитан, которого слова хирурга явно встревожили. – Вы думаете, мы их потеряем?
– Скорее всего, нет, – сказал, покачав головой, хирург. – Думаю, день или два их будет мучить сильная боль. Им придется туго.
– Давайте тогда обойдемся без слова «ядовитые», – предложил мистер Блай. – Изменить что-либо к лучшему оно не сможет, а моральному духу моряков добра не принесет. – Он встал, подошел к трем нашим занемогшим товарищам: – Похоже, на Фэйр-Кейпе вы съели больше ягод, чем следовало, а наши животы пока не готовы к подобному обращению. Однако беспокоиться вам не о чем. Боли пройдут, как проходит все на свете.
По-моему, Вильяма Перселла этот диагноз особо не утешил – он взвыл от боли, схватился за живот, подтянул колени к груди, однако капитан просто кивнул ему, словно желая дать понять, что говорить больше не о чем, и вернулся на свое место.
Тишину той ночи нарушали вопли трех занедуживших моряков, и, признаюсь, пока тускнел свет и воцарялась тьма, меня посещали мысли о том, что хорошо бы их поубивать, – немилосердные, конечно, но, должен честно сказать, я от каждого их мучительного вскрика покрывался холодным потом.
Несмотря на то что я провел в обществе судового штурмана мистера Фрейера восемнадцать месяцев, мы с ним ни разу толком не поговорили. Да, он приветствовал меня, когда я только-только поднялся на борт «Баунти», – собственно говоря, он был первым (после показавшегося мне похожим на хорька мистера Сэмюэля) членом команды, с кем я столкнулся на судне в тот ясный Сочельник 1787 года, – однако с того времени мистер Фрейер и внимание-то на меня обращал редко, столь сильно был он занят исполнением своих обязанностей и попытками наладить приличные отношения с мистером Блаем.
Тем пуще я удивился, когда обнаружил, проснувшись от послеполуденного сна, что голова моя лежит, как на подушке, на его коленях, а сам он нисколько против этого не возражает.