– Други мои, я не профессор, и не ученый, и не ведун. А потому, расскажу так, как сам сие понимаю. А вы уж послухайте и не серчайте на меня, старика, ежели в чем ошибочка выйдет. Итак, мы с вами – суть человеческие души, живущие много жизней, а стало быть, и развитые, и опытные, и ранг у нас высокий. Да, ныне мы умерли для жизни земной, телесной. Но жизнь тела – временна и тленна. Душа же наша вечна. И хоть мы пока не в райских кущах обретаемся, так уж вышло, однако же уважение к себе иметь должны, – Горохов говорил обстоятельно, словно приходской учитель. – А видом, мы чаще бываем ровно такими, какими в прежней жизни обретались. Так уж повелось. Хотя иные рядятся в известных персон, шутов, случается даже – в амператоров. Но сие – баловство, и мало, кто сей маскерад приветствует, – он перешел на шепот: – лишь наш патрон такими фокусами балУется. Но так ему – закон не писан. Он сам – закон.
– А девы те не имеют душ?
– Те? Та нет, – Горохов уверенно махнул рукой. – Если и есть у кой душонка, то не больше комара. Да и то – редкость. В большинстве своем, все они – мелкотравчатая братия: нежить и нелюдь. Весь их дух, что порыв ветра, али смрад болотный: хлопнул по лбу, она и лопнула, только вонь тухлая от нее осталась. Это ведь я их так зову только – фантомами. А на самом деле – это лярвы мелкие, да мафлоки, бес их возьми. Тех, что я хоронил – самые примитивные. Они живут лишь три дня. И дохнут, как мухи. Я устаю закапывать. А не закапывать – они вначале коченеют, потом плавятся и текут, что жито из квашни. Пол не ототрешь. Я один раз забыл двух в спальном чулане дальнем, они и растеклись жижей болотной, опосля жижа эта грибами черными проросла до самого оконца. Та, еще пагуба! А как удобрения они и вправду годные, это вы верно подметили.
– Так откуда же они берутся в твоем доме?
– Сам создаю для потребности разной – работы по дому, на кухне, в огороде, и похотливых утех.
– Вот это да!
– Я вам так, братцы, скажу, – Горохов нагнулся и перешел на шепот, – порой и неохота мне, и сыт я по горло любодейскими утехами и искусами, хочется по грибы, на рыбалку сходить, с пищалью по лесу прошвырнуться. Но архонт наш долго прохлаждаться не дает – на разврат подстрекает, глумом изводит. Картинки скабрёзные с утреца под нос сует. Вдругорядь ажно за завтраком с потолка бумажки с художествами паскудными падают. Бывало, ем кашу, гляжу – вот они милые, словно кленовые листочки, плавненько так под рученьки ложатся. Абие из друкарни, бо воня точится от краски свежей. Словно меню в московской ресторации где-нибудь на Кузнецком мосту или в Охотном ряду. Не дивитесь, друже, я хоть и три века назад рОжден, но находятся людишки пронырливые – просвещают относительно ваших новшеств, а иногда и сам лазутчиком призрачным на свет божий проникаю. Но об этом потом, – Горохов остановился, толстые пальцы почесали русую бороду, взгляд живых карих глаз немного погрустнел. Он будто припоминал что-то, а после махнул рукой и продолжил: – Так вот, я о тех соромных художествах, кои мне Виктор по утрам подбрасывает: гляну – а там либо соитие греховное изображено, чаще содомское; либо уды велии, что булава шишковые, и кунки мокрые, волосатые, поперек распластаны; либо пытки изуверские и блудские. И все образины на тех художествах, словно живые – глазами подмигивают, девицы стонут сладострастно – хотючесть проявляют, блазнят по-ведьмински. И так мне охота керастей энтих толстозадых кулачищем прихлопнуть, ан нет – полномочий не имею. А то взял моду книжонки новые приносить – заставляет блудничать и развратничать не только самовольно, но и по книжкам. Последняя новомодная книжка – «Маркиз де Сад» какой-то. Виктор заказал толмачу сделать перевод с французского, и подкинул мне ее на изучение. Велел на практике применять. А что мне этот стервец французишка? Поелику мой современник, некто Малюта Скуратов и похлеще изгалялся. Виктор для практических занятий огромные палаты и горницы предоставил, подвал и кучу кладовых для сподручных средств… Но не один я фантомами и нежитями-то пользуюсь. Я их паче на заказ готовлю.