– Я не живу, а существую, – говорила она Лере. – Мне незачем жить. Почему так получается: всё, что я люблю, погибает?
Лера не могла ответить на этот вопрос.
Четыре месяца проработала Шура, и шестнадцать своих выходных провела с нею Лера.
Но тут Нина решила вернуться назад. Привыкнув помыкать глухой и безумной Кларой, чувствовать себя полной хозяйкой, она и на новом месте повела себя аналогично. Когда новая её подопечная, высокообразованная и острослышащая престарелая дама что-то попросила Нину приготовить, то услышала негромкое:
– А хрен не хочешь?
Изумлённая дама назвала Нину хамкой и указала ей на дверь.
– Освобождай место! – приказала вконец озлобившаяся Нина Шуре. – И Лерка пусть убирается – мне никто не нужен.
И Шура стала обзванивать энских, чтобы пристроить Леру. И на месяц пристроила. Женщину звали Тоней.
Тоня встретила Леру гостеприимно, такой и оставалась весь месяц. Сама Тоня когда-то осталась тридцатилетней вдовой с маленьким ребёнком, но через год вышла замуж за вдовца с двумя детьми, всех любила, всем дала высшее образование и теперь помесячно ездила в Москву, так как муж с места не трогается, а на своём заводе почти ничего не получает.
Она ухаживала за восьмидесятилетней женщиной, красавицей и в старости.
У Хельги была совершенно необычная история жизни. По национальности финка, она родилась в Америке, куда эмигрировали родители, потом разразившийся Великий кризис заставил их уехать из Америки в Карелию, потом Хельга каким-то образом попала в Москву, стала работать в органах переводчицей и вышла замуж за испанца. Родила двух дочерей, одна из которых вышла замуж за грузина, а вторая – за еврея и уехала в Израиль. Вот такой интернационал. Хельга получает испанскую пенсию и сама оплачивает себе сиделку.
Тоня через месяц уезжала и стала пристраивать Леру дальше.
А Лера дивилась невидимым нитям, связывающим человека с теми местами, где он вырастал. Разве могла она предположить когда-нибудь, что через целую жизнь, на чужой стороне городок далёкого детства подставит ей своё полузабытое плечо?
Это плечо было мягким и тёплым – Катиным и Шуриным, жёстким – Ольгиным и Нининым, равнодушным – Лилькиным, но вместе они составляли опору, дававшую Лере возможность держаться.
Видно, не стёрся Лерин босоногий след на той земле. Видно, хранится там, в каких-то неведомых, таинственных запасниках образ худенькой мечтательной девочки.
* * *
Пострублёвский период затянулся. Была весна, время глухое и безнадёжное. А если и находились варианты, то не совпадали интересы Леры и её и работодателей. Но однажды она решила посмотреть на положение дел под другим углом зрения и увидела предложение, которое раньше не брала в расчёт: требовалась няня на три летних месяца – жить с четырёхлетней девочкой на даче в Подмосковье. Леру это в общем-то устраивало, так как осень она планировала провести дома. И она записалась на собеседование. Конкуренток, в связи с сезоном, было немного, всего четыре. В их числе симпатичная женщина лет сорока, с которой Лера разговорилась. Женщина была из Нальчика, русская, в Москве искала работу впервые и третий месяц не могла найти. Она совершенно отчаялась и говорила Лере: