— Что же ты не пошел с мсье Ксавье в церковь?
Мишель вошла в комнату для прислуги, соседнюю с комнатой Октавии, — застелить кровать Ролана. Она распахнула ставни. Октябрьское солнце ворвалось в окно вместе с запахом прелых тополиных листьев. Она удивилась, что птичка еще не упорхнула. Над узкими плечами торчала большая взлохмаченная голова. Нос был краснее лица и уже по-юношески выпирал, а рот еще оставался совсем детским. Красивые темные глаза глядели в сторону.
— Вчера вечером он попросил тебя пойти вместе с ним.
— Он сказал, что это необязательно, ведь сегодня не воскресенье.
— Но ты мог бы доставить ему это удовольствие. Ведь он столько для тебя делает.
Ролан ничем не показал, что благодарен Ксавье за его заботу.
— Ты остался в Ларжюзоне только потому, что Ксавье согласился с тобой заниматься, — продолжала Мишель. — Короче говоря, мы поручили тебя ему: он теперь как бы взял тебя под свою опеку... Да отвечай же, в конце концов, когда с тобой разговаривают! — закричала она.
Ролан оглядел ее с ног до головы, и она почувствовала, что он заметил и беспорядочно висящие пряди волос, и отсутствие косметики на ее лице.
— Я никого ни о чем не просил, — сказал он наконец.
— Тем более мило, что он взял это на себя. Дурно быть неблагодарным.
— Но я-то ни о чем не просил.
— У тебя нет сердца, кто-кто, а уж я это знаю. Немедленно вставай и садись заниматься!
— Мне не надо заниматься. Сегодня четверг.
— Тогда отправляйся куда хочешь, только не попадайся мне на глаза!
Она вышла, хлопнув дверью, но вспомнила о Ксавье, устыдилась своей вспышки и вернулась в комнату. Ролан лежал ничком на кровати и рыдал, уткнувшись лицом в подушку. Мишель наклонилась к нему:
— Ну ладно, успокойся, я не хотела тебя обидеть.
Она погладила его по волосам, но он метнулся к стене и накрылся с головой простыней.
— Ну погляди на меня, улыбнись.
Она силком, двумя руками, оторвала его голову от подушки и повернула к себе его искаженное гримасой плача, мокрое от слез лицо. Сперва она не поняла, что он бормочет:
— Если вы думаете... Если вы думаете, что это из-за вас...
— Нет, конечно, не из-за меня.
— Если вы думаете, что я хочу здесь остаться...
Но Мишель не разозлилась. Она с грустью глядела на этого ощетинившегося лисенка, которого ей никак не удавалось приручить.
— А ты думаешь, я хочу, чтобы ты здесь остался? Думаешь, мне охота стелить твою постель?
Она спустилась на первый этаж и тихонько отворила дверь комнаты, погруженной во тьму. Это была комната Жана. Она прислушивалась в темноте к спокойному дыханию спящего, к этому монотонному шуму живого потока, журчанью жизни внутри недвижного тела, подвластного своим законам. Постепенно ее глаза привыкли к полутьме — осеннее солнце все же просачивалось в комнату сквозь закрытые ставни. Белели простыни, окутывавшие большое мужское тело. Зачем его будить? Он спал, значит, он не страдал. Благородной формы ухо, волнистые красивые волосы, которые она так любила, сильная шея. Он лежал тут совершенно беззащитный и все же недоступный, неизлечимо больной. Она могла коснуться его рукой, губами, и все же он был для нее навсегда потерян.