— Что ты имеешь в виду?
— А то, что все, все знаю…
— Что знаешь? Что все-то? Говори по-человечески или совсем уж того…
— С тобой, конечно, того. Ты мою молодость сгубил, отнял лучшие годы жизни, — шмыгая носом, обливаясь слезами, кричала жена.
— Какую молодость? Чего мелешь? Тебе всего-то двадцать четыре года.
— Ну и что, что двадцать четыре?! Теперь в двадцать четыре девушки старухами считаются. А я жить по-человечески хочу, — сказала она таким голосом, что у Николая побежали мурашки по телу.
— Живи, кто ж тебе не дает? — спокойно произнес он.
Николай изо всех сил сдерживал себя.
— Я бы жила, только ты… ты… — Вита поперхнулась, еще сильнее заплакала, потом сквозь слезы добавила: — Я все, все про тебя теперь знаю…
— Да что все-то? — взбеленился уж и Николай. От этого «все» его прямо колотить стало.
— Сестра Лиза слышала, как ты со своей любовницей по телефону миловался, — наконец выдала Вита давно скрываемое.
— Когда? С какой любовницей? — опешил Николай.
— Неделю назад Лиза вошла к нам, а ты крысе своей по телефону говорил всякие любезности и называл ее: «Милочка моя».
Лицо у жены было в слезах, злое, красное, с темными разводьями туши под глазами. Никогда он не видел ее такой оскорбленно-гордой и вместе с тем очень смешной.
Николай рассмеялся, вспомнив разговор по телефону. Он беседовал о пустяках с товарищем из бригады, и, когда вошла Лиза, решил разыграть ее: стал называть товарища «милочка моя». Лизу как током ударило. Потом-то он объяснил все Лизе. А она, видишь, что наговорила.
Жена, увидев его смеющимся, закричала, не дослушав объяснение:
— Сердце мое кровью исходит, а ты смеешься? Ты все, все врешь! Лиза вчера опять видела тебя с какой-то женщиной.
Ну это вообще была дичь. Он действительно шел с женщиной, с нормировщицей участка, шел по делу.
Очередное незаслуженное обвинение окончательно вывело из себя Николая.
— Пусть Лиза — дура эта, выдра, больше не приходит к нам! — крикнул он.
— Ты меня всегда оскорблял: никогда не убирал за собой спецовку, теперь за родную сестру принялся. Ты невежда! Я не могу больше с тобой жить. Ты самый настоящий поработитель, крепостник!
— Да не живи, кто ж заставляет-то?! — выскочило у Николая впопыхах.
Не хотел он этого говорить, да вот так уж все получилось.
Вита словно ждала этих слов, разом перестала плакать, кинулась за чемоданом, побросала в него свои и дочкины вещи (нажить-то еще ничего не успели, все уместилось в одном чемодане) и ушла к сестре Лизе, которая жила с мужем на другом конце их маленького городка.
Первые дни Николай думал, что Вита остынет и вернется: глупо было из-за пустяка расставаться. Но она не приходила, видно, ждала, когда он пойдет на уступку. А Николай не понимал, в чем нужно было уступать.