— Кутгеут Мира.
Навсегда ему запомнилась девочка Мира, названная так уже в школе, ведь чукчи раньше не имели имен, названная в честь мира, только что воцарившегося на земле.
Девочка бойко прочитала на ломанном русском языке стихотворение Пушкина «У лукоморья дуб зеленый…» и села. Потом это же стихотворение прочитала два мальчика.
— Ребята, кто из вас знает загадки? — спросил Иван Александрович.
Первой руку опять подняла Мира Кутгеут.
— Пожалуйста, Мира.
— Без рук, без ног, а пишет?
— Кто это, ребята?
— Карандаш! — хором закричали в классе.
— Правильно, молодцы! Какие еще вы знаете загадки? Может, кто-нибудь расскажет интересный рассказ из книжки или из своей жизни?
Не успел Курнев произнести последнее слово, как из-за крайнего стола вскочил рыженький, худенький мальчик, все время с каким-то не то скучающим, не то пренебрежительным видом посматривающий на нового учителя, громко, разом загоревшись, спросил:
— А можно мне вам загадать загадку? Эти-то не ответят, они тыловые крысы.
Он махнул уничижительно рукой на ребят и уставился голубыми, полными любопытства, насмешки глазами на Курнева.
Иван Александрович прямо растерялся от этого, несущего в себе иронию взрослого человека, взгляда и, машинально соглашаясь, кивнул головой, и еще успел подумать, что это, наверное, и есть тот Круглов, из-за которого больше всего плачет Клавдия Петровна.
— Без рук, без ног, а на бабу лезет? Кто это?
Ребята повзрослей весело заверещали, Клавдия Петровна покраснела до корней волос и потупила стыдливо взор. Курнев просто онемел и машинально развел руками.
— Фронтовик, кто ж еще? Знать надо, — довольный прокричал мальчишка и, не останавливаясь, продолжал: — А вот история из жизни. У нас в деревне немцы одной бабе пузо натискали, а муж вернулся с войны и из нагана в нее как пальнет. Я сам видел, из груди кровища так хлестала — жуть…
В классе наступила гробовая тишина, хотя в тоне говорившего были все та же ирония и веселость, стремление посмешить. Видимо, дети уловили трагизм в рассказанном.
Иван Александрович настолько был шокирован, что не смог ничего сказать ребячьей аудитории, объявил перемену и попросил Круглова остаться.
— Разве можно, Круглов, такие вещи в классе говорить! — как только вышли все дети, накинулась на ученика Клавдия Петровна.
Тот ничего не говорил, но в глазах так и полыхала дерзкая насмешка.
— Подождите, Клавдия Петровна, — заговорил Курнев, удерживая учительницу от дальнейшего резкого разговора.
— Ты в самом деле все это видел? — пытливо всматриваясь в глаза мальчика, спросил он.