Летом она вновь не поехала к бабушке, хотя сильно тосковала по ней. Она жила у поэта, в его маленькой, прокуренной комнатке и работала над книгой стихов. Вернее, работал над ее книгой он сам. Он выбирал тему стихов, говорил, что должно быть в подстрочниках. Когда она возражала, потому что ее вовсе не волновали предложенные им темы, он сердился, говорил, что эта тема теперь в моде и стихи обязательно пройдут.
В его переводах не было мыслей, что волновали ее, не было того взгляда на жизнь, которым обладала она, познавая жизнь через судьбу своего маленького древнего народа. Его переводы походили на деревянных человечков, не имеющих ни мыслей, ни души, ни чувств. Она видела это, и когда говорила ему, он возмущался: «Я тебя породил, как поэтессу, но если не будешь верить мне, то сама себя убьешь!» И она заставляла себя верить ему. «Учти, ты сейчас первая и единственная поэтесса у своего маленького народа, и с этим будут все считаться», — убеждал он.
От будущей книги он ждал многого. А ей даже не хотелось, чтобы эта книга появилась на свет, не хотелось, чтобы люди читали не ее стихи. «Выйдет твоя книга, — мечтал он, — примут меня в Союз, уж тогда я возьму издательство за горло, они станут печатать в первую очередь меня, а не каких-то там бездарей».
Осенью они закончили работу над рукописью и отправили ее в издательство. Он был совершенно уверен, что рукопись примут и подадут. И она со временем поверила в это и ждала, как и он, с нетерпением выхода книги.
В эти дни, дни ожидания радостных вестей из издательства, они жили дружно. Он, как прежде, относился к ней вежливо и даже ласково. В это время от сына учителя пришло письмо. Он писал, что ему стало известно о ее отношениях с поэтом, и он думает, что это увлечение со временем пройдет и обязательство, данное друг другу, они не разрушат.
В ответ она написала всю правду: призналась в сильной привязанности к поэту; она не извинялась, не оправдывалась — верила, что сын учителя поймет ее.
Послания от него теперь приходили почти каждый день, и в них сын учителя умолял ее подумать как следует и не выходить замуж, она должна во имя их маленького народа, во имя своего будущего помнить об обещании родителей, о древнем обычае.
Зимой из издательства пришло письмо, в котором говорилось, что стихи рукописи незрелые, слабые и изданы не будут.
Для поэта это известие было сильным ударом. Он запил и стал писать жалобы во все высокие инстанции, требуя строго наказать издательство, «убившее молодой поэтический росток маленького народа».
Весной, почти перед началом государственных экзаменов, она оказала ему о том, что ждет ребенка. Это известие он принял совершенно равнодушно.