— Все в порядке. Все будет хорошо. — Последний луч заходящего солнца осветил мое отражение в зеркале, стерев всякое подобие уверенности на лице.
Когда я вернулась, все сидели в кругу и пили из бутылок, обернутых в промокшие бумажные пакеты. Свободное место оставалось только между Дином и Лиамом, и я опустилась на пол как можно ближе к Лиаму. Дин сунул мне бутылку. Я не знала, что портер гораздо крепче обычного пива. Глянув на этикетку, я молча пожала плечами и без лишних вопросов приложилась к горлышку.
Около часа мы тупо трепались ни о чем. Я уже с трудом подбирала слова, когда Оливия объявила, что горизонт чист и можно выйти покурить.
Прокравшись по лестнице, мы, как на образцово-показательных пожарных учениях, быстро спустились в кухню для прислуги, оттуда вышли в небольшой палисадник, затенявший кухонное окно, и сгрудились под невысоким кленом, призывно протянувшим вниз свои мягкие ветви. По словам Оливии, ее родители почти не заглядывают сюда, так что можно расслабиться.
Дин извлек самокрутку, прогрел ее над огоньком зажигалки, поднес к губам и затянулся.
Самокрутку пустили по кругу. Ни Оливия, ни Хилари не могли задержать дым и надсадно закашлялись. Парни, закатывая глаза, шепотом понукали их не тянуть и передавать самокрутку дальше, пока не дотлела.
До того дня я пробовала травку только один раз — в восьмом классе на крыше у Леи. Тогда меня так внезапно накрыло с головой, что я окаменела от ужаса. Мне казалось, будто у меня вздулись и горячо запульсировали вены и отныне так будет всегда. Однако желание утереть нос Хилари и Оливии оказалось сильнее страха. Я выхватила самокрутку, мерцавшую в темноте, как светлячок первой летней ночью, задержала дым как можно дольше, чтобы поразить Лиама, и медленно выдохнула. Извивистая лента дыма заплясала в воздухе перед его лицом.
— Надо почаще встречаться с девочками из католических школ, — сказал Лиам, смерив меня влажным взглядом.
— Говорят, они пускают в ход зубы, — еле слышно пробормотала Оливия, словно опасаясь, как бы шутку не восприняли в штыки. Все так и грохнули со смеху, и Оливия отчаянно зашикала: ее страх перед отцом пересилил самолюбие.
Дин хлопнул меня по спине.
— Не переживай, Финни, это не про тебя.
То был один из тех горьких моментов, когда не можешь себя контролировать, когда боль слишком сильна, чтобы ее скрывать. Смешок, который я вымучила из себя, составлял резкий контраст с тем, что было написано у меня на лице.
Когда мы докурили самокрутку, Лиам ушел обратно в дом. Остальные продолжали о чем-то бубнить, и я подумала, не отправиться ли мне вслед за ним. Глубокая затяжка давала о себе знать. Вдруг оказалось, что Оливия тоже исчезла. Сердце бешено застучало в висках. Сквозь мозаику багряных листьев и стриженых ветвей живой изгороди я заглянула в окно кухни. Никого.