— Саша! Ты приготовил питательный раствор для биоферментов?
— Конечно! Александр Степанович! Только у нас кончаются пшеничные отруби.
— Я понял! Заявку подавал?
— Уже давно! Но толку нет! — ответил молодой лаборант Александр Кузьмичев, которому доктор Сажин всецело доверял.
— Я поговорю со снабженцем, — ответил профессор. — Видно, он не боится потерять место работы!
— А кто у нас дорожит местом? — спросил, входя в лабораторию, Петр Петрович. — На нашу зарплату не проживешь.
— Какая разница? — ответил доктор Сажин. — Ты бы лучше, Петр, мне сказал: как ведут себя трансферазы? В последних опытах они что-то бунтовали.
— Все нормально! — ответил ученый. — Мы изменили их количественное содержание в составе биофермента, и масса перестала вспухать, как тесто.
— Напрасно, — жестко ответил доктор. — Сначала надо было проверить действие именно этого состава на живых организмах. Как же вы сделаете научное открытие, если не проверите случайный результат?
— У нас все культуры в работе, — сухо возразил Петр Петрович и сел за микроскоп.
— Всем привет! — уверенным шагом спортсмена в лабораторию вошел Стас. — О чем спор?
— Спор у нас, как всегда, научный, а ты, как всегда свеж и подтянут! — с удовольствием ответил Петр Петрович. — Девушки не докучают?
— Вон кому докучают! — Стас показал на лаборанта, который только что выглянул из личной лаборатории доктора Сажина.
— Александр Степанович! — услышали они голос Саши. — Не могли бы вы пройти в свой кабинет?
Секретные разработки, на которые доктор Сажин имел право, как профессор и завлаб, разглашению не подлежали. Свободный доступ к опытным образцам в личной лаборатории имелся лишь у лаборанта Кузьмичева, но он не владел системой разработок. Доктор был настолько уверен в преданности отрока от науки, который и ночевал частенько возле своих сосудов и ванн, что не испытывал беспокойства за свои исследования.
— Вот, посмотрите-ка, Александр Степанович, на эту культуру, которую мы условно назвали «Катюшей». Две ночи назад она вела себя необычно. Я не стал звонить вам домой — вы же болели!
— А что с ней?
— Биомасса сильно волновалась, если можно так выразиться: то надувалась, то опадала, то пузырьки появлялись…
— Долго?
— Часа два. И цвет у нее поменялся. Видите, сейчас изумрудно-прозрачный, а был темно-зеленым, как море в бурю. Да вы посмотрите на видеозаписи, я все снял.