Ошеломлен тем, как мало он раскаивается.
Но больше всего, я поражен тем, что он считает меня таким же, как он.
У меня могут быть свои недостатки, но я не буду скрываться за деньгами в боязни возмездия.
- Они могут разбираться со всем, чем хотят. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться.
- Да неужели? Ты трахаешь свою пациентку.
Ну не могу сдержаться. Правда, не могу. Я просто делаю это.
Я тянусь над столом и пару раз ударяю его в лицо.
- Не смей говорить о ней, - ору я, пока кто-то оттаскивает меня от этого бесполезного, валяющегося куска дерьма, которого я с такой гордостью называл отцом.
- Уведите отсюда отца, - кричит Свинни какому-то офицеру.
Я сажусь обратно и пытаюсь вытянуть правую руку, но вздрагиваю от боли. Неа, я определенно что-то сломал.
- Что, черт возьми, произошло? - спрашивает Свинни.
- Я обнаружил, что моя так называемая «семья» - сплошное вранье, - сквозь зубы говорю я.
- Имеет ли это отношение к вашему брату? - он садится.
- Да. И вам необходимо записать мои показания.
Входит парамедик, чтобы осмотреть мою руку, бинтует ее и говорит о том, что мне надо поехать в больницу и сделать рентген. Несмотря на боль, я предпочитаю сначала дать показания. Свинни выходит из комнаты, а высокий, невзрачный мужчина входит.
Он представляется детективом Харрисоном. Харрисон поворачивается посмотреть в зеркало и кивает, должно быть, это сигнал к началу записи.
Первоначальные вопросы по установлению личности дают мне время успокоиться и обдумать то, что мне надо рассказать полиции.
- Расскажите мне об Оскаре, - начинает детектив Харрис.
- Я только что узнал, что все это началось, когда он был семнадцатилетним подростком.
А теперь об этом узнает весь остальной мир.
Глава 29
Я слышу гудок и людей, разговаривающих рядом со мной. Мои глаза распахиваются и тотчас закрываются, протестуя против яркости и сияния.
- Детка. - Я сразу понимаю, что это Доминик. Его рука накрывает мою и мягко сжимает ее. Я чувствую его тепло, слегка влажные губы, нежно касающиеся тыльной стороны моей ладони мягким поцелуем. - Ты меня слышишь? - спрашивает он, снова целуя мою руку.
- Угу, - это единственное, что я могу из себя выдавить. Горло пересохло и такое ощущение, что его затерли наждачкой. Глотать больно.
- Я здесь, моя красавица Эйлин. Я рядом.
Мои глаза снова распахиваются и медленно привыкают к яркости комнаты. Она маленькая и стерильная, с пустыми белыми стенами и большим окном, выходящим на стоянку. Стекло затонировано, но солнце на улице такое яркое, весело светит, освещая всех своими великолепными лучами.