Вулкан в кармане (Келлер, Липатов) - страница 5

— Эсэр. Террорист… Рожак-Рожовский! Письмо Савинкова… вот новый этап крестного пути революционера. Предлагаю собой заменить Савинкова в тюремной камере. А пусть он работает на пользу…

— Господин… т. е. гражданин!.. Я… тож…

Фокину в потном кольце душно. Едва успевает принимать заявления.

Вдруг — падение тяжелого; кольцо разорвалось… На полу — женщина… Бросились поднимать.

— Воды!!. Где вода?..

— С голоду, должно-быть… Эх, жизнь наша!.

Фокин наклонился над восковым лицом.

— Вам лучше?

— Да., спасибо!.. Это просто так… со мной бывает…

Фокин видит перед собой глаза — огромные глава, а на дне зрачков — нежность… Фокину неловко.

Уже на улице, опираясь на руку Фокина,

ЛЕЛЯ

(Фокин это имя произносил осторожно) долго говорила, часто прикладывая платок к глазам (огромные глаза, а на дне зрачков — нежность) о тяжелой жизни, газетах отца, похлебке и России, далекой России…

А мимо неслись, перегоняя друг друга, авто и трамваи и, заглушая истеричный всхлип рожков, — дребезжал старческий голос (Леля насторожилась — может быть отцовский?!).

— «Дейче-Алльгемейне-Цейтунг»! «Форвертс»! «Форвертс»!!.

Огромная зала… Откуда-то льется нежный голубой свет… В мягких креслах — десять человек, на круглом столе — десять рюмок и пять бутылок. Тихо.

Десять человек следят часовую стрелку.

И когда черная доползла до без четверти два, из трубки радиотелефона побежали взволнованные слова главного секретаря:

— Только-что получено сообщение от м-ра Бока о изобретении чеха Пряника. Взрывчатое вещество сказочной силы!!. Жду инструкций (трубка захрипела)…

«Только что получено сообщение».

Десять человек выпили десять рюмок и переглянулись.

— Вещество должно быть нашим?

— Оль-райт!

— Мистер Докс, рапорядитесь!

Мистер Докс торжественно повернул рычажок и медленно произнес:

— Правление банка «Джон Пьерпонт Морган Компани» предлагает немедленно известному сыщику Шерлок-Пинкертону выехать в Прагу, получив личные инструкции у главного секретаря.

— Оль-райт.

Десять человек выпили десять рюмок и поудобнее ушли в кресла.

До этих дней автобиография Зулумбы проста: шалаш отца, пальмы и протяжные песни матери; пароходный трюм — душный и вонючий; улицы, мощеные булыжником, тяжесть подкованных ботинок, туго набитого ранца и винтовки; огромный плац казармы, ругательства унтера, прикосновения руки его к черным щекам, узкий, жижой кровянистой залитый окоп, атаки, похожие одна на другую, рана, тягостный плен и, наконец, мир.

Мир! Раньше Зулумба знал: ему белые дают кушать, а он должен убивать. Просто!