– Кира! Мы здесь!
Я закрутил головой и увидел Лизу и Петру в проходе между трибунами. Они призывно махали руками, привлекая мое внимание. Нет! Я не могу сейчас сдаться властям и оставить девушек без присмотра. Их не пощадят. Слишком уж высоки ставки, если Кречетов не соврал. Поэтому надо уходить.
– Бреннер, я не враг вам! Если выберемся отсюда, я расскажу все, что знаю сам. Даю слово! Тут есть выход, мы еще можем успеть выбраться…
Сомневался я недолго. Через несколько секунд мы уже были у трибуны, а близняшки спешили нам навстречу.
На разговоры времени не оставалось. Кречетов провел нас коротким коридором, начинавшимся прямо за трибуной, а потом остановился у неприметного люка в полу.
– Канализация. Там сумеем пройти, они этого не ждут. Все остальные дороги перекрыты, ведь вы, кажется, собрали вокруг стадиона весь город?
Прежде чем спуститься вниз, я задал еще один вопрос, ответ на который хотел услышать раньше остального:
– Что находилось в желтом кофре?
– А разве вы не поняли? Там хранился спящий слизень, Бреннер. Тот самый, который теперь живет в Костасе. Он долго ждал своего часа и вот дождался…
Темный туннель вел нас вперед. Мы брели по щиколотку в зловонной жиже уже целых полчаса. Кирпичные стены покрывал мох, иногда нам встречались крысы, которые с любопытством останавливались и смотрели на нас своими черными глазками-пуговками, а потом убегали дальше по своим делам.
Только с моим везением вновь бродить по вонючим туннелям, в который уже раз за эти дни. Но я думал в первую очередь о близняшках, а они вели себя выше всяких похвал. Ни одной жалобы я не услышал. Сестры держались за руки и нащупывали ногами очередное твердое место, на которое можно было встать, не поскользнувшись при этом. Они не обращали внимания ни на вонь, ни на крыс, ни даже на своего похитителя Кречетова, который с фонарем в руке шел впереди, указывая путь.
Только тут я смог рассмотреть своего врага лучше. Именно такой, как я и представлял по описанию: крепкий мужчина за сорок, с военной выправкой и цепким взглядом безжалостного убийцы. Вот только свой знаменитый орден он снял, чтобы не потерять.
Я шел замыкающим, готовый выстрелить в Кречетова в любую секунду, если хоть что-то мне не понравится. Но пока он вел себя мирно. Едва мы спустились вниз, как на стадионе вновь загрохотал пулемет с броневагена. Стрелкам уже ничто не могло помочь. Вот только меня вновь удивило, с каким спокойствием и смирением они шли на верную смерть. Ведь ни один из них даже не попытался оспорить приказ Кречетова – остаться и отстреливаться до последнего, – ни один не попытался сбежать. Все до единого остались на поле умирать. Тут крылось нечто большее, чем простая самоотверженность…