— Это ж эсэсовцы, — шепнула Клава, — с ними врукопашную — как с нашими сибиряками… Здоровые кабаны, откормленные… Они нас четверых скрутят вдвоем.
— Надо того, что орет, пристукнуть, а второй у них разгильдяй. По голосу слышно.
— Ну, положим, сниму я его… Услышат ведь, винтовка жахает громко… А тут тишина. Набегут…
— А вы финочкой… Есть она у вас?
— Финкой я не умею… Дали мне ее, конечно, — сказала Клава, подтягивая к себе валенок и вынимая из его голенища длинный тонкий нож с наборной рукоятью из трехцветного плексигласа, упакованный в ножны из толстой кожи. — Но резать не умею…
— Дадите? — спросил Юрка.
— Ты что! — Клава испуганно поглядела на Юрку. Она два раза или три видела рукопашную на фронте, где дрались лопатами, прикладами, ножами здоровенные мужики. Видела она издали; ужаснее, как ей казалось, быть ничего не могло.
— Тебя, как цыпленка, придушат! — сказала Клава. — И думать не смей…
Она всего на секунду отвернулась от Юрки, а тот уже сцапал финку и бесшумно отбежал от нее. Клава ругнулась про себя, но пошевелиться боялась. Дуська, Клава и Зоя, сжимая оружие, напряженно следили за тем, как Юрка, прислушиваясь к стуку топоров, осторожно продвигается вдоль берега, обходя немцев с фланга. «Господи! — думала про себя Клава. — Да куда ж ему с ножом против этих громил! Дура я набитая! Зачем финку ему показала? Немцы же звери, изрежут его этой финкой самого…»
Между тем немцы работали споро.
— Нун гут, Якоб! — сказал ротенфюрер. — Фюнф минутен раухен, унд данн вайтермахен!
— Гебен зи мир, битте, айне цигаретте, ротенфюрер!
— Ди дритте цигаретте, каналие! Альзо, гут… Раухен, майн швайнхен!
Юрка отошел вдоль берега метров на десять, а затем осторожно приблизился к краю кустов, ползком, по-змеиному, подобрался почти к самим немцам. Немцы сидели на куче срубленных кустов и курили. Оба были крупные, массивные мужики, килограммов на восемьдесят каждый. Ремни надвинутых на лбы тяжелых касок глубоко врезались в грубошерстяные подшлемники. Шинели были надеты внапашку, а на черных петлицах ярко выделялись серебряные молнии (Юрка не знал, что это молнии древнегерманского бога Вотана) — СС. Автоматы их были повешены на куст, а в руках, точнее, на коленях, немцы держали небольшие стальные топорики с резиновыми рукоятками. Немцы сидели к Юрке спиной и мирно пускали колечки сигаретного дыма.
— Фрюлинг… — задумчиво произнес тот, у кого одна петлица была просто черная, без всяких обозначений. Юрка по голосу определил, что это и есть Якоб Мюллер, разгильдяй, как он его определил.
— Оне сентиментен, керль! — сказал другой. — Эс ист руссише фрюлинг, доннерветтер! Эс шнейт — эс регнет, эс шнейт — эс регнет… Найн, дизер фрюлинг ист дреклих! Их либе айн францёзишер фрюлинг: айне блонде — айне брюнетте, айне брюнетте — айне блонде… Дас ист гезунд, нихт вар?! Охо-хо-хо!