– Не могу, – сказал я. – Это тоже бессмысленно. Теперь все потеряло смысл.
– Ты это не всерьез, – не поверил отец Грег. – Не может такого быть.
Он посмотрел в темнеющее небо, втянул воздух, зарычал, откашлялся и сплюнул в грязь. Он вытер кровь от ссадины на шее и стер с костяшек кровь большим пальцем. Я столько раз искал звука его голоса, слушал его с охотой, надеждой и желанием, которое называл любовью, что до сих пор меня тянуло к нему некое подобие любви или того, что остается, когда любовь проходит.
Я остался на стволе, слушая шум воды внизу. Наконец отец Грег встал с земли, опираясь на ствол, и, спотыкаясь, пошел ко мне. Он поскользнулся, но схватился за другой сук. Его волосы были перемазаны и стояли дыбом, рубашка разорвана и выпачкана землей. Ногу он, видимо, повредил, потому что хромал. Меня поразила мысль о том, что отец Грег тоже человек, который однажды умрет, и если события свершатся естественным порядком, то умрет намного раньше меня. Обессилевший старик нетвердыми шагами подобрался к основанию ствола и взялся за один из корней помощнее. Он посмотрел на меня и подергал корень – проверить, стронется ли дерево с места. Ничего не случилось; корень лишь слегка выгнулся от давления.
– Я хотел… – тихо начал он и замолчал. Он искал слова, но они не приходили. – Все это пройдет, забудется, правда? – Он снова подергал корень, и во мне возникла странная уверенность, что он не заберется на ствол, а если и заберется, я теперь гораздо быстрее, чем он. Перейду речку и вернусь на шоссе за две минуты. Он повернулся и с трудом пошел обратно, сквозь чащу, на поле для гольфа. Его плечи тряслись. Отец Грег был сломлен, однако, подумалось мне, стал нормальнее, чем когда-либо.
Разбитое лицо за один день, конечно, не зажило – полумесяц желтой кожи окружал сине-фиолетовый ореол вокруг глаза, но мать в любом случае разрешила мне не ходить в школу в среду. Однако я понимал, что не могу сидеть дома вечно. Чем дольше я был один, тем хуже становилось на душе. Сколько бы болеутоляющих я ни принимал, они лишь приглушали жжение в ушибах. Я не мог прятаться. В четверг, проснувшись, я понял: пора возвращаться в академию. Я посидел на краю кровати, слушая новости. Очередная мечеть разгромлена и разграблена, на этот раз в Колумбусе, штат Огайо. В Кембридже, Массачусетс, начали набирать жюри присяжных для суда над папашей, насмерть забившим другого папашу на хоккейной тренировке. Как мы все умудряемся жить дальше?
Я вызвал такси, не дав себе времени передумать, и запустил телефон в угол, когда договорил. Мне нужно двигаться дальше, и установление абсолютной тишины было единственным способом почувствовать себя в безопасности. Что, если мне остается твердить одно и то же – что ничего не было?