И вдруг…
Ровная линия состава надламывается. Тепловозы вздыбливаются — лезут друг на друга. И вот уже первый из них летит вниз.
Мы с Люсей бежим вверх по насыпи. Люся что-то кричит. А может быть, это кричу я?
Тепловозы один за другим летят вниз. Они катятся по высокой насыпи, по склону холма. Один, второй, третий, четвертый.
А внизу в домах спят люди. Они спокойно лежат в постелях и не знают, что через секунду на их дома обрушатся страшные громады. Они сомнут стены, раздастся взрыв…
— А-а-а!.. — в отчаянии кричу я.
— Что с тобой? — спросила Люся.
Мы по-прежнему стояли с ней в последней кабине несущейся в ночи сцепки.
— Ничего.
— Ты вдруг дернулся…
— Нет, ничего.
Не могу же я рассказать ей, что привиделось мне сейчас.
— Сережа, они нас теперь не догонят?
Она все еще всматривалась в темный горизонт, на что-то надеясь.
— Наверное… нет.
Сейчас уже нельзя врать. Надо говорить только правду.
— Значит… будем прыгать?
— Придется. Да не бойся!
— Я не боюсь.
— Все будет в порядке…
Если все будет в порядке, мы окажемся на насыпи и начнем ощупывать синяки. А тепловозы уйдут вперед — к повороту, и… Мне не хотелось думать, что будет дальше.
Послышалось всхлипывание.
— Не реви! — сказал я.
— С чего это ты взял! — сердито ответила Люся и затихла.
А я думал. Мне никогда в жизни не приходилось так думать. До сих пор самый сложный вопрос, который я решал, был: «Идти сегодня в школу или не идти?» А сейчас я должен был думать не только о себе. Я не мог не думать о Люсе. И потом, как я ни старался, но не мог не думать о тех людях, что сейчас спали в Узловой, в домах, стоящих под насыпью.
«Брось! — говорил я себе. — Ведь тебе ясно сказали: «Прыгай! Прыгай во что бы то ни стало!» Ну, значит, и надо прыгать. И нечего раздумывать. Прыгай — и все! За тебя решили!»
Ведь я не обязан был знать о повороте. Откуда мне знать? Может быть, я никогда в жизни не был в Узловой… И радио не слышал. Неизвестно, когда сломалось радио. А если бы оно сломалось на секунду раньше? Вполне могло. И я бы не услышал про поворот. И ничего бы не знал. Кто может знать, что я слышал радио? Никто! Ведь я был там один. Один! И никто не узнает про это. Никто не упрекнет. Хорошо, что я ничего не сказал Люсе про поворот. Как чувствовал. И хватит об этом думать!..
Но я не мог не думать. Я никогда их не видел, но они все были передо мной, те, что спали сейчас в своих постелях. Большие и маленькие. Ребята вроде меня. Мамы, похожие на мою маму. Девчонки, такие красивые, как Люся. Совсем мелюзга, первоклашки, и те, что ходят еще в детский сад или даже совсем не ходят, а спят в колясках. Они все были рядом со мной, и я не мог отделаться от них. Но что я могу сделать, чтобы помочь им? Ничего. Я же не могу добраться до передних тепловозов. Они не сообщаются. Никаких дверей, перил, площадок. Не могу же я перескочить из одной закрытой кабины в другую.