— А что он с ней делает? Жнет?
— Они здесь все жнецы и на дуде игрецы. Завтра увидишь. Тебе понравится.
— Пошли спать…
— Ты иди, а я уберу со стола. Сороки таскают все, что могут поднять: зубные щетки, чайные ложки, конфеты в фантиках. Мыло унести не могут, так все его клювом продырявят… Ненавижу сорок!
Вероника собрала чашки на поднос и двинулась к двери, как вдруг остановилась, развернувшись всем корпусом.
— Что? — Марья Ивановна подняла на нее удивленный взгляд.
— Это ты щелкнула?
— Нет.
— А что тогда? Ты разве не слушала?
— Чем я могу щелкать? Разве что вставными зубами…
— Звук был короткий и резкий. Знаешь, как будто металлическая прищепка кляцнула, — Вероника подошла к перилам и долго всматривалась в темноту. Вид у нее был такой, что только поднос, полный фарфора, мешал ей немедленно броситься в сад в поисках неизвестно чего. Марья Ивановна проследила за ее взглядом. Деревья зашумели вдруг, зашуршали кусты, прогнулись полосатые, декоративные травы у дорожки.
— Ветер…А щелкать в саду может какая-нибудь птаха. Здесь есть синицы, зорянки, есть пеночки-трещотки.
— Пеночка-трещотка не может щелкнуть один раз и смолкнуть. Плохой был щелчок. Ладно, пойдем спать.
На следующий день никаких разговоров на тему «что бы это могло быть» не возникало. Ясное утро отмело все страхи и подозрения. Вероника опять чувствовала себя помолодевшей, нацепила какой-то шелковый хитон цвета бордо, шляпу с полями, в нарядную сумку сунула купальник, словом полностью экипировала себя для сельских красот.
Наибольшее впечатление на нее произвел, конечно, угор. Марья Ивановна, которая давно сюда не заглядывала, тоже осматривалась с интересом. Соломенные скульптуры и снопы уже не стояли кучно, а расползлись по склону, каждый своим строем, и только Анна Скирдица пребывала пока под навесом. Там же сидел Сидоров-Сикорский, толстый, потный, всем недовольный, и рисовал эскиз некого панно или плаката, которого надлежало воплотить в жизнь в самое ближайшее время. Молодые художники при появлении гостей тут же ушли, прихватив с собой ведра и кисти. Здесь творили такое искусство, когда на каждый мазок уходило по стакану краски. Аборигены — Федор и Петя-Бомбист — рыли ямы под слеги, а вернее сказать — длиннющие хлысты, к которым собирались крепить отбеленные, льняные полотнища, символизирующее что-то исконно народное — мудрость, кротость, радость, трудолюбие — без грамотного объяснения не понять.
Но Веронике было достаточно нескольких слов, чтобы схватить самую сущность. Кроме того, ей куда больше хотелось самой поговорить, чем слушать.