— Да, мне знакома такая теория. Отличная теория: она охлаждает бунтарские порывы и не дает овцам отбиваться от стада. Другими словами: «Надо жить по общепринятому кодексу, если вы признаете его. Если же вы его не признаете, то тем более обязаны соблюдать его!»
— Я вовсе этого не думаю, — растерянно отозвалась Вайда.
Она уже приняла обиженный вид, и Кэрол предоставила ей ораторствовать.
III
Вайда сослужила Кэрол одну службу: она ясно показала бессмысленность ее душевных страданий, — и Кэрол перестала мучиться, поняв, что ее проблема ясна, как день: ее занимают надежды и стремления Эрика; этот интерес порождает в ней некоторую нежность к нему; остальное покажет будущее.
Однако ночью, размышляя в постели, она стала сама себе возражать: «А все-таки меня нельзя считать невинно оклеветанной! Будь на месте Эрика кто-нибудь более решительный — борец, художник с суровым ртом и бородой… Но такие бывают только в книжках. Неужели моя трагедия в том, что мне так и не суждено пережить трагедию и я буду сталкиваться только с нелепыми осложнениями, которые разрешаются фарсом?..
Нет никого настолько великого или настолько жалкого, чтобы ради него я могла пожертвовать собой. Трагедия в изящной блузке; вечное пламя, укрощенное в керосинке. Ни героической веры, ни героической вины. Подглядывать за любовью из-за кружевных занавесок…на Главной улице!»
На следующий день приползла тетушка Бесси и попыталась выкачать из Кэрол новости, усилив действие своего насоса намеками на то, что у Кенникота тоже могут быть тайные делишки. Кэрол огрызнулась:
— Что бы ни делала я, прошу вас запомнить, что Уил выше всяких подозрений!
Потом она пожалела о своем вызывающем тоне. Как тетушка Бесси перевернет фразу: «Что бы ни делала я»? Придя домой, Кенникот ходил, задевая вещи, ворчал и наконец пробурчал:
— Я только что видел тетушку. Она говорит, что ты была с ней не особенно любезна.
Кэрол рассмеялась. Он в недоумении посмотрел на нее и бросился искать спасения в газете.
IV
Кэрол лежала без сна, то обдумывая, как оставить Кенникота, то вспоминая, какой он хороший и как его бывает жалко, когда он растерян и не знает, что ему делать с острой язвой желудка, которая не поддается ни лечению, ни операции. «Может быть, я нужна ему даже больше, чем Эрику, — тот находит утешение в книгах. Что, если Уил умрет? Что, если я никогда больше не увижу его за завтраком, молчаливого, но ласкового, слушающего мою болтовню? Что, если он никогда больше не будет играть с Хью в слона? Что, если… вызов за город; скользкое шоссе; машину сносит в канаву; она переворачивается; придавливает Уила; ему нестерпимо больно; его приносят домой изувеченного; он смотрит на меня умоляющими глазами… или ждет, зовет, а я в это время в Чикаго и ничего не знаю! Что, если какая-нибудь злоязычная крикунья обвинит его в неправильном лечении? Он пытается собрать свидетелей; Уэстлейк клевещет на него; друзья сомневаются в нем; его уверенность надломлена, и он почти не защищается; его осуждают, надевают ему наручники, сажают в поезд…»