— А что потом? — спрашиваю я, пытаясь сделать вид, что мне все равно. — Ты уедешь?
— Я должен. Это дело с культистами… Но я вернусь, Франческа. Обещаю.
Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Зачем унижать меня и себя ложью? Ах, если бы он только был честен!
Он снова меня целует, и я подчиняюсь со странной смесью злости и нежности. Потом вырываюсь:
— Не здесь!
— А где?
Снимаю с пояса ключ. Я знала, что так будет. И даже подготовилась.
— Сегодня ночью. Угловая комната на третьем этаже. А теперь пусти меня.
Высвобождаюсь из объятий. Он не удерживает и не мешает открыть дверь. Сгребает сзади, когда я уже стою на пороге, когда любой может пройти по коридору и увидеть нас. Целует в висок, в ухо, спускается к шее. Каждый раз словно ставя клеймо.
Вырываюсь и сбегаю. Бегу всю дорогу до своих покоев, влетаю в комнату, падаю на кровать. Сердце колотится как сумасшедшее, и все никак не получается отдышаться. Хочется рыдать и смеяться одновременно.
Да что со мной такое?!
— Бедная Фран, — говорю я. — Бедная глупая Фран.
Долго лежу, в голове ни единой мысли. Вспоминаю вкус его губ, его запах.
За что мне это все?
Поднимаюсь — время спускаться к обеду. Если не появлюсь, отец начнет беспокоиться и пошлет служанку узнать, что со мной. Ловлю свое отражение в зеркале напротив — волосы встрепаны, губы припухли, глаза огромные и растерянные на бледном лице.
Что я наделала?!
Элвин
Расклад испортил побег Джованни Вимано. Или правильнее сказать — Джованни Рино? Папаша показательно отрекся от наследничка, но меня не оставляла мысль, что все это — не более чем спектакль, причем поставленный специально для меня. Право, я был тронут и даже подыграл участникам, как умел. Единственной искренней ноткой на этом празднике взаимного лицемерия была любовь Франчески к невзрачному и подленькому брату.
Стоило бы разозлиться на ее самоуправство, но вместо этого все время, пока плутовка стояла перед папашей Рино, изображая скромницу, я ловил себя на чувстве, подозрительно похожем на восхищение.
Вот ведь сумасшедшая девчонка!
Следующей проблемой стало нежелание герцога выдавать пленников без запроса со стороны храмовых иерархов — моего предполагаемого «начальства».
Умберто Рино можно было понять. С одной стороны, поклонение Хаосу — очень серьезное обвинение, пренебречь которым не может даже герцог. С другой, отпрыски знатных аристократических семей — совсем не то же самое, что безродный плебс. Выдать храму по первому требованию троих пленников означало нажить среди вассалов врагов, которые не преминут ударить в спину в беде. Что совсем не грело герцога в свете его планов отделения от Разенны. Вот он и вился угрем, выдумывая проволочки. Пытался угодить и нашим, и вашим.