Еще секунда, и меня не стало бы вовсе.
Задохнувшись, я сжал кулаки. Симфония из огня и ветра отозвалась жалобным диссонансом. Diminuendo.[14]
Воздушный кокон сжался, опали огненные замки. Нависшие над холмом тучи дрогнули, на изуродованную пламенем землю пролились потоки прозрачной исцеляющей воды.
Coda.[15]
Из-за отрогов Аларских гор на северо-востоке медленно, робко карабкалось солнце, словно боясь взглянуть на место, где еще недавно бушевали стихии. От подножия холма начинался ровный слой пепла и сожженного, черного камня. Ни малейшего следа почти тридцатитысячной армии, ни черепов, ни обгорелых осадных машин, ни остатков обозов. Только жирный угольно-черный пепел.
Не скоро эти склоны снова покроются дроком и оливами.
Слабость ударила, разом лишая сил. Некогда могучее пламя в крови превратилось в едва тлеющие угли. Я пошатнулся и понял, что познал пределы собственного могущества. Они ужасали.
Тяжко опираясь на стену, я повернулся и увидел Умберто Рино. Не знаю, как долго он там стоял, возможно, часовой сразу побежал к нему, стоило мне начать.
Герцог был невероятно бледен, в глазах его я увидел отражение собственной жути.
— Что же, ваше великолепие. Надеюсь, вы не станете отрицать, что свою часть сделки я честно выполнил, — меня хватило, чтобы криво улыбнуться.
Нельзя было давать ему понять, насколько слаб я был сейчас — слабее котенка. Иначе можно не сомневаться: герцог зарубит меня прямо тут, из ужаса перед тем, чего не мог ни понять, ни осознать.
Только что на его глазах я за час уничтожил армию — чудовищное, невозможное для обычных человеческих магов действие. Только жрецам Черной во время диких камланий, в моменты прикосновений к Хаосу, бывает доступна подобная сила.
— Надеюсь, вы честно выполните и вашу.
Он кивнул. Руки его тряслись, как у старого пропойцы.
Я понял, что не дойду до собственных покоев. Не будь рядом стены, я бы уже рухнул.
— А сейчас оставьте меня. Мне надо… побыть одному. Велите запереть дверь. И чтобы сюда никто не входил. Любой, кто нарушит этот приказ, лишится жизни.
Когда за ним закрылась дверь, я сполз на холодный камень и бездумно лежал, глядя в белесые осенние небеса. Мертвенная тишина спустилась на башню, не было слышно криков людей, скрипа колес, ржания лошадей. Непосильная усталость не давала провалиться в сон, словно что-то держало меня в мире.
Пустота. Только небо и запах гари.
Тридцать тысяч душ. Проклятье, ради чего? Пары сочных сисек? Ну, или «прекрасных глаз», как сказал бы лицемер. Стоило ли оно того? И затем ли мне была дарована сила?