Но мне и самой хотелось сделать хоть что-то. Пожалуй, это странное желание получше отбить волан было самым сильным из всех, что я испытывала за очень долгое время. Сильнее, чем даже исполнить заветы сестры и закадрить Сашку. Сильнее, чем изжить Сережу из Лизаветиного дома. Сильнее многого – в этот конкретный, отдельно взятый момент. Я хотела только играть, играть и играть снова. Словно я вернулась в детство. В конце концов, мне удалось, только один раз, перебежав половину корта и подпрыгнув черт-те куда, стукнуть чуть ли не деревянным ободом по летящему волану – и он упал, медленно крутясь в воздухе, на половине противника. Сашка закричал: «Молодец, Ромашка! Так их!» Кто-то аплодировал, а я, кажется, что-то закричала и ударила по воздуху кулаком. Время бежало, а мне не хотелось останавливаться. Хотелось бежать и бежать. От себя или к себе?
Потом Гусев порывался поехать провожать меня, а я отчаянно отбивалась от него, мотивируя тем, что он, как ни крути, именинник и негоже ему в пьяном виде по улицам болтаться. Еще, не дай бог, будет как с тем парнем… С каким? Не скажу. Я, конечно, имела в виду Сережу и его «бой за молоко детям», но Сашка-то этой истории не знал.
– Ну что же, что же случилось с тем парнем? – спрашивал он меня, пытаясь ухватить за локоть, пока я ждала такси. Локоть мой не поддавался, скорее, не из-за моей неуступчивости, а из-за того, что Сашка к тому моменту уже был неспособен сфокусироваться на чем-то всерьез. Он опадал, его штормило. День рождения удался, а я, уже сидя в такси, снова удивилась тому, что вечеринка в стиле «badminton it» не утомила, а даже как-то вдохновила и ободрила меня. Вот чудеса – но я ужасно хотела спать. Буквально с ног валилась, еле доползла до кровати. И уже там, на грани сна и реальности, вдруг поняла, что кое в чем Апрель был прав насчет меня. Я не желаю делать выбор, потому что сама не знаю, чего хочу. Разве что… «постучать» еще один раунд.
Невозможное – невозможно, иначе оно бы звалось – возможное, и тогда, конечно, было бы вполне возможным
На следующий день я умирала. И это не метафора и не сравнение, не перенесение и вообще. Я стонала каждый раз, когда мне нужно было поднять ногу, чтобы ступить на следующую ступень лестницы, и стонала (в особенности), когда по лестнице нужно было спускаться. У меня болело все: мышцы ног, рук, даже те мышцы, о существовании которых я не подозревала. Ноги, вчера еще такие подвижные, бегучие, вдруг стали как два каменных столпа, тяжелые, неподъемные. Деревянная, как Буратино, я с изумлением осознавала, насколько вчера перебрала… с бадминтоном. Никакое похмелье не сравнить с этим отказом тела двигаться дальше.