Больше не нужно было последышу в тот, последний день торить тропу крепкими словами. Родичи, собравшись единым духом, все сделали для него сами. Мамки вымели из дома всех уморившихся от ромейского духа ос, заговорили половицы, чтоб и вся дальняя дорога не скрипела под ногами княжича, и положили от порога горницы до самого берега рушник-дорожку, вытканную за один светлый день, от зари до зари.
Княжичу осталось только пройти по этой белой скатерти-дорожке, вышитой бороздами и зернами посеянной в те борозды пшеницы. И он пошел, щурясь от света и как во сне совсем не чувствуя тверди под ногами.
Женщины сразу запели на проводы княжича Задорожную песнь, чтобы в пути не источила его тоска и не сожгла лихорадка.
Он шел, и все родичи плыли мимо него, как далекие берега. Ему нельзя было сойти с рушника так же, как никому нельзя безнаказанно сойти в сторону с моста.
— Не робей, мы — Туровы, — подбодрил младшего брата Коломир, двинувшись рядом с ним вдоль рушника и догоняя малого. — Тятя сказал, ты раньше всех воеводой станешь.
Последыш вспомнил про раковину, спрятанную в дорожный мешок, вспомнил, с каким изумлением смотрел на нее старший брат.
— Привезу тебе такую же, — пообещал он Коломиру. — Только больше. Самую большую.
— А мне? — донесся голос Уврата. — Мне чего?
— И тебе тоже привезу, — искренне пообещал он среднему и тут, чтобы невзначай не разреветься, стал придумывать, сколько и чего привезет братьям из того чудесного града-ирия, что стоит дальше Поля.
Выдумки не хватило, и тогда последыш широко раскинул руки и пообещал:
— Я всем привезу вот сколько! Как тятя…
— Не надорвись, — усмехнулся Коломир и протянул малому в подарок свой замечательный нож, который выковал сам и для которого сам же сшил кожаный чехол. — Бери, не потеряй.
Малой не сдержался и схватил брата за руку.
— Не позорь! — рассердился тот и, вырвав руку, отошел от рушника-дороги, как отплыл навсегда.
А по левую сторону пути-рушника тотчас появился Уврат и стал хитро подмигивать:
— Не реви. За тебя ромеи целую ладью золота пообещали, если пропадешь или утонешь.
Отец возвышался впереди со своим конем, придавившем копытами конец рушника. Отец-князь пока молчал и поджимал губы, держа-сберегая во рту выкованное для сына имя, еще теплое с ночи.
Когда последыш подошел к отцу, князь-воевода посмотрел на сына с высоты синих небес и опустил ему на шею оберег — бронзового тура на крепком волосяном шнурке. Потом князь нагнулся и прошептал имя, которое вошло в последыша прямо через темя, как меч входит в ножны. Новое имя несильно обожгло малому темя, на миг перехватило его дыхание и кольнуло острием утробу, где-то глубоко под пупком.