И всех, кто видел ромейский корабль, сердило его мерное и безнаказанное движение мимо земли и мимо чужих глаз. Все береговые-замежные бросали в него что-нибудь, надеясь нанести какой-нибудь ущерб, радующий глаз всякого, кто остается на берегу и потому медленно тонет в памяти тех, кто плывет в немеренную даль и богатеет своим долгим путем.
Одни бросали ругательные слова, таявшие в воздухе так же быстро, как и простой, назаговоренный плевок на воде. Угры плевались овечьей кровью. Третьи швыряли из пращей паленых крыс или протухшие черепашьи яйца. И только самые злые и завистливые тратили горящие стрелы. Стрелы с коротким и злым шипением кололи воду, а те из них, которым удавалось-таки клюнуть лодью в бок, тоже падали в реку, живо сбитые умелыми в этом деле корабельными стражами.
— Тут уже Поле? — однажды вдруг догадался княжич, следя за отстававшей от корабля росыпью стрел и тонкими дымками над нею.
— Здесь то, что твой отец, каган Хорог, называет Полем, — как всегда много сказал Агатон. — Мы зовем эти места Скифией, землей варваров, или Ничьей землею.
Княжичу стало грустно. Чудесное Поле, все засыпанное золотыми ромейскими монетами и заросшее золотыми травами, показалось ему с реки скучным и злым.
Только один раз корабль повернулся носом к береговым всадникам и даже остановился, зацепившись якорем за мелкое дно.
Был закат дня, когда весь восток от самого зенита до окоема затянули бесплодные тучи с белым дном и черными башнями.
На дальних восточных холмах появились пестрые всадники, и Агатон сразу положил отяжелевшую руку на темя княжича.
— Укройся, княжич, чтобы тебя не видели, — строго велел Агатон и подтолкнул малого к своей каморке на корме. Та каморка была обита внутри теплыми шерстяными материями и уложена мягкими тюфячками.
Княжич спрятался, как было велено, и недолго думая отодрал от досчатой стенки край материи, чтобы понаблюдать в щелку за новыми чужаками.
Их было немало. Половина — на вороных жеребцах, половина — на пегих. А у предводителя с большой золотой звездой на груди жеребец был особый — с правого, полуночного, бока вороной, а с левого, полуденного, пегий. Так же, по цвету, делились у влжака доспехи, рукава рубахи, шапка, похожая на перевернутую наковальню, и даже борода, тоже разделенная на два рукава, чтобы не загораживать яркую звезду, висевшую на груди.
Они даже не стали спускаться к воде, а остались на возвышенности, глядя оттуда на реку, как в опасную яму.
С корабля в воду спрыгнули два самых рослых стражника, а им на плечи сверху опустили ромея Агатона. Потом в реку спрыгнули те двое опускавших, ростом поменьше, и им передали с корабля завернутую в парчу шкатулку.