Сел он на коня. Конь почуял в седоке силу, за которой невмочь угнаться и тревожно заржал.
От конского ржанья проснулись пособники Уврата, полянин и волох. Они живо вскочили, схватили черного коня под уздцы и стали укорять Уврата в том, что он нарушил летнюю клятву бродников: до первого снега держаться вместе, вместе нападать и вместе уходить от погони, честно делить добычу, а потом, когда полетят с неба белые, невесомые слезы вил, не ведающих горя и радости, тогда уж как кому ветер на душу положит.
Волох невольно потянул коня на запад, а полянин — на восток.
Уврат не поддался их увещеваниям, соскочил с седла и обнажил — руку до локтя, меч до острия.
Мечи весело зазвенели, на сухую траву веником посыпались искры, и ветер сразу подул на полночь, раздувая-растягивая огненную дорогу на Туров град.
Уврат смолоду стал искусным воином, умея беречь про себя и затаивать глубоко в сердце самые злые и коварные мысли своего меча. Поэтому все его удары бывали неожиданными, и теперь он, бродник-первогодок, быстро одолел бродников, сражавшихся на всех дорогах и тропах, что попадались им под ноги, уже не первое лето. Волоху он сумел рассечь кожу над бровями, по всему лбу, и кровь залила тому одинокому воину глаза. Пока волох, отступив в красную тьму, наощупь разыскивал в ней тропу наружу, Уврат выбил меч из руки полянина. Меч сверкнул колесом и, продолжая вращаться, закатился солнцем за скифский курган. Полянин обмер, а северец пнул его в грудь ногой, свалил на черную горячую золу, словно решил подпечь его к ужину, и, уперев острие меча полянину прямо в пуп, по-доброму подозвал к себе волоха.
— Власяные братья! Слушайте мое слово! — повелел он обоим.
Бродники братаются на одно лето не кровью, ведь кровь связывает воинов на всю жизнь, а волосом. Каждый выдергивает волос из своей головы, потом волосы, сколько бы их ни набралось, бродники связывают единым узлом и, дав друг другу клятву, узел тот сжигают.
— Дайте мне клятву, что не станете называться бродниками, а станете повиноваться моему слову, как слову кагана, до первого снега, что упадет на землю и не растает от рассвета до заката, — сказал Уврат. — Положете свое крепкое слово, тогда и я поклянусь вам отплатить за службу щедро — ромейским серебром. Тебе — сколько наберется в мой правый сапог, а тебе — сколько уместится в левом. А не дадите клятву — пеняйте на себя. Тебе приколю твой пуп к земле и будешь на нем вертеться, как мельничное колесо. А тебе, красномордый, правым размахом снесу голову по уши, а с левой оттяжки — уже по кадык.