— А ты съел нашу маму! — закричал на младшего Уврат так громко, что по всему граду разнеслось. — Ты волк! Волк!
Последыш побелел и выхватил из-за пазухи еще одну осу, но не успел ее бросить в брата, как она запахла паленым, затлела в его пальцах и посыпалась на землю золой.
Тогда одна из мамок размахнулась длинной крапивой, словно мечом, и хлестнула ею Уврата по губам. С тех пор он все злые слова берег про себя.
Наконец наступило время, когда Уврата оставили без своего ветра, отчего ему и стало такс трудно дышать. Вот как это случилось. Сначала наступило лето, когда отец сказал, что последыш возьмет добычей все ромейское царство, и отправил того, совсем не смышленого, к ромеям за Поле. Потом пришла та зима, в какую отец стал готовить старшего сына к гону на Поле.
— А твоя пора еще не настала, — сказал он среднему, потянув его вверх, к небу, за волосы, так, что Уврату пришлось привстать на цыпочки. — Подрасти на пядь. Летом останешься за старшего. Вместе со старым Витом.
Уврат уже умел махать мечом не хуже Коломира, а из лука стрелял даже вернее его — попадал через реку в паука, развесившего сеть на чертополохе.
— Лучше в бродники уйду, — не сдержавшись, пробурчал он. — Возьму не меньше братнего.
Князь ухватил его за волосы еще крепче, потянул еще выше и так оторвал от самой земли.
— Возьмешь, да не похвалишься, — в полном спокойствии напутствовал своего среднего сына князь-воевода, глядя, как тот судорожно сучит ногами, стараясь достать до своей родной тверди. — Бродникам обратной дороги ниоткуда нет. Их ветер между небом и землей до смерти носит, а после смерти бросает, как падаль, воронам. Каково, сын, тебе между небом и землей? Вольготно?.. Никак уразумел своим умом?
Ночью Уврат потихоньку забрался на вежу и сквозь слезы и тьму приглядел себе такую сторону, куда еще не вела ни одна Турова дорога и не вилась еще ни одна Турова тропа. На рассвете он оседлал черного коня, с разбегу вскочил на низко стелившийся утренний туман — и был таков, в одночасье обернувшись бродником.
Бродники запоминают свои сны совсем не такими, какими их видели. Не помнил Уврат слов старого Богита, а испугался только того, что его растаскивают во все стороны чужие люди. И когда, вскочив и выхватив меч, он стал невольно поворачиваться то в одну, то в другую сторону, заныло у него внутри, как только встал он лицом на полночь.
В тот же миг ясно почудилось ему, будто давит он ногами на тетиву, натянутую до отказа, и, если не сорваться с нее быстрее ветра в ту сторону, куда глядели его глаза, то не выдержит и лопнет тетива и вместе с ней лопнет в нем самом, Уврате становая жила.