Князь был как князь. Как у всех славянских князей в ту пору, у Лучина под нижним веком правого глаза всегда оставалась в запасе одна утренняя заря, а в левом зрачке — один молодой месяц. В его бороде всегда можно было найти золотой волос, но только один. Наконец если князь сжимал разом оба кулака, то в правом всегда оказывалось одно насквозь черное зерно, а из левого кулака начинал по каплям выжиматься между пальцев наружу яркий свет. Лишь одной причудой отличался Лучин от других князей — невиданной шейной гривной, которая в день его совершеннолетия была выкована у него прямо на шее из цельного векового ужа.
— Здравствуй, княжич Туров! — первым поздоровался Лучин, хотя по годам годился Стимару хоть в отцы, хоть в деды.
— И ты здоров будь, князь Лучин, — ответил Стимар, склоняясь на треть положенного и внимательно приглядываясь к месяцу в левом зрачке радимича.
Тот месяц туманился и краснел — значит, дело шло к ветру, а раз к ветру, то — и к новой погоне.
«Значит, и от тебя уйду, князь! Придет черед,»- весело подумал Стимар, с трудом сдерживая хитрую ухмылку.
— Сберегли мы твою жизнь, княжич, хоть и несли, будто покойника, — сказал Лучин. — Не обессудь за то.
— Может, сберегли, а может и нет, — заметил Стимар.
Князь-воевода Лучин, однако, тоже был непрост.
— А хочешь, Туров княжич, возьми за себя виру, как с мертвого, — предложил он.
— Хватит ли у тебя, князь, за обоих разом расплатиться, — засомневался Стимар. — Положи за первого, а за второго, пока отпустишь, и платить не придется.
Месяц в глазу радимича затянуло облаком. Лучин нахмурился, ища, что сказать. Псы, тем временем, стали рыскать вокруг большой братины с медом, пустившей корни в столешницу, и наконец, выгнав из-под ее корней лисицу, разорвали ее в клочья. Видя удачную охоту, князь нашелся:
— Как бы вовсе платить не пришлось, если твои Туровы вновь погонят тебя, будто волка.
— Может, и правда их… — решил попугать радимичей да и самого себя Стимар, тоже видя, как рвут добычу псы. — Может, и вправду испортили мне кровь ромеи.
Ночь в левом глазу князя прояснилась, месяц просветлел, а утренней зарей Лучин подмигнул на запад, и с той стороны сразу появился волхв радимичей, который хоть и годился старому Богиту в правнуки, а борода его была уже седа по обе стороны дня и ночи.
Крепко прижав языком к небу все вещие слова, он бросил на тень Турова княжича коровье копыто, и оно, ударившись об тьму, тонкую, как нечаянно произнесенная во сне молитва, звякнуло и покатилось до самых ворот кремника. Радимичам послышалось, будто у княжеского коня, скакавшего по зимней реке, сорвалась и упала на лед подкова. А Стимар очень удивился, ведь у него зазвенело в ушах от упавшей позади на мраморный пол ромейской монеты. «Как в глухом лесу мог оказаться мраморный пол и золотая монета?»- спросил он и самого себя и того,