Князь Лучин в молодости был легок на подъем и успевал завершить охоту до первого пота. И в тот день он от рассвета до заката оставался сух всем телом, как полуденный ветер. Только у восточной межи князю пришлось потрудиться втройне, потому что оставленную там на ложе супругу он взял у соседнего рода вирой за убитого в ссоре родича, и от этого ее лоно долго напоминало собой еще не вырытую и не обогретую углями могилу. Весь пот, успевавший у скорого князя после всякого труда высыхать еще под кожей, теперь выступил одной горячей каплей, пробежал с шипением по его теменному волосу и, упав в глаз жене, обжег ей зрачок. Жена вскрикнула, как в первую брачную ночь, и впервые испытала наслаждение от соития с мужем. С тех пор она стала видеть тем глазом только то, что происходит под землей на глубине в одно поприще, а ее дочь родилась с красным зрачком. Вернее на месте зрачка у нее оказалась прозрачная родинка.
Наконец княжич посмотрел на ту невесту, что стояля между своих сестер, и понял, что увидел ее впервые. Она была смуглее лицом и темнее волосом, как будто Солнце, не двигаясь на небе, всегда светило ей в спину. Ее мать принес из половецких зеель в радимические земли один отбившийся от племени жеребец. Тот жеребец успел проскакать прежде по землям и северцев, и вятичей, но никто не смог его поймать, кроме молодого Лучина, знавшего от отца тайный заговор на гон зверя. Три вещих слова надо со свистом выдохнуть через нос против его бега. Тогда чем быстрее будет бежать зверь, тем медленнее будет уходить у него из-под ног земля, а то и вовсе может двинуться вперед, а не назад — тогда или хватай добычу живьем, или сторонись.
Пока бешеный жеребец скакал, никто не видел красоты половчанки, а когда остановился, схваченный князем под уздцы, все Лучиновы увидели, что теперь могут гордиться добычей ничуть не меньше, чем своей радимической гордостью. Один из ветров следом захватил на востоке и принес Лучиновым слух, что половцы сами посадили девушку на бешеного жеребца и на целый день закрыли глаза и заткнули уши, чтобы не знать, куда и по какой дороге тот ее унесет. А родилась она половецкому кагану в самую короткую летнюю ночь от немой пленницы-гречанки благородного происхождения, причем в ее лоне единственной защитой девственности оказалась золотая ромейская монета, которую каган потом вставил на место глаза, выбитого в бою стрелою.
Самим половцам та каганская дочь казалась еще более красивой, чем потом — принявшим ее радимичам. Такой красивой, что мужчины, бросив на нее взгляд, сразу слепли до полночи, причем у ослепших стояла в глазах не тьма, а ее лицо, сама она и все, что было видно вокруг нее в мгновение того взгляда. Потому родичи, половцы, не ведавшие никаких межей, решили не выдавать ее замуж, а отпустить с жеребцом и ветром. Славян же спасла от слепоты ее более смуглая, чем у славянских красавиц кожа, а гордых радимичей и вовсе было трудно ослепить тем, что уродилось за их межами. Но и они дивились невольной добыче, потому Лучин и оставил для половчанки ложе посредине своей земли, чтобы никакие чужаки не дотянулись до нее через межу и не выкрали невзначай.