Кровь часто закапала на его ладонь.
— Какова, Брога?
— Живая, — ответил воин. — Тепла.
— Попробуй.
Тогда воин, сжав руку в кулак, подставил под алую капель тыльную сторону кисти и, немного подождав, своим быстрым собачьим языком принялся слизывать княжескую кровь. И пока собирал он кровь, пятилась его кобыла, толкая задом жеребенка, а от сырой травы у ног воина начал подниматься пар.
— Живая, — шумно вздохнув, радостно изрек воин. — Солона… Нынче же силы прибавится у меня, княжич, девать станет не ведомо куда. Только к тебе на службу идти… хоть смердом… или уж бродником на Дикое Поле[24], если к себе не возьмешь.
Глаза его стали блестеть, как у охотничьей собаки, втягивающей ноздрями жизнь только что задавленного ею зверя.
— Возьму не глядя, Брога, — радостно ответил и княжич, отирая кровь другой рукой безо всякой жалости о потерянной силе. — А теперь дай мне слободского хлеба, свою силу восполнить.
В два счета воин успел сбегать до перелеска и принести оттуда, уже во рту, разжеванный лист подорожника. Сам же прилепил его к руке княжича. Потом достал из седельной сумы ячменную лепешку и разломил пополам, как и велел ему старший побратим.
Они сели на том же месте, посреди луга, и княжич, начав трапезу, вопросил воина:
— Реки, Брога, едят ли покойники хлеб посреди дня?
— Не слыхано такого, — отвечал тот.
Он хотел было предложить княжичу заново смешать свою слободскую кровь с его Туровой кровью, как первый раз они сделали тогда, за холмами и лесами девяти минувших лет — в ту весну, когда Брога вытащил княжича из полыньи. Хотеть-хотел, но поостерегся.
В те давние времена им было еще далеко до совершенных лет, и побратимство не могло считаться истинным. И сам князь-воевода Хорог, когда узнал, что делалось у полыньи и на берегу, отрек детское побратимство, хотя и вынул из своего ларя за спасение сына всей Слободе по куне на дым[25]. Тогда оба были малыми щенками, и княжич первым предложил побратимство…
Воин заметил, что жеваный лист отпал от руки княжего сына, словно сытая пиявка, и кровь снова закапала — то на его порты, то на траву. Земля же тут была Слободская, не Турова.
— Гляди, истекает, княжич, — указал он. — Оберечься бы.
— Сама станет, — отказался княжич от нужного оберега. — Собаку бы сюда. Живо затянуло бы.
— Забыл, княжич? Мы-то собачьи и будем, — напомнил воин и коротко полоснул ножом по своей руке, немного повыше запястья. — Может, собачьей и возьмешь на мену, княжич, чтоб не ослабеть… коли живой.
— Помню, Брога, наше с тобой побратимство, — проговорил Стимар, пристально глядя в серые глаза воина, смотревшие на него с собачьей преданностью. — Найдется и ныне, чем сухой хлеб запить.