Да, я хранила его там! Никто в здравом уме не стал бы листать эту инструкцию, тем более что ключ от сейфа был только у меня. Сложенное в четыре раза письмо лежало в конверте из специальной бумаги архивного качества, который в свое время я выпросила у реставраторов. Когда-то я думала: а не подарить ли это письмо музею? Вот был бы пиар-ход! О нас узнали бы во всем мире! Но потом передумала, даже не знаю почему. Получилось, что и к лучшему – иначе сейчас оно бы точно сгорело, потому что экспонировалось бы на втором этаже главного корпуса, куда как раз обрушилась крыша.
Зрелище сгоревшей Усадьбы разрывало мне сердце, так что я забрала документы из сейфа и быстренько поехала домой, где Андре героически разбирал семейный архив, пытаясь понять, что стоит вывозить в Париж, а чему место на помойке. Собственно, только архив мы и собирались забрать. Большую его часть составляли Онечкины дневники. Ну, еще кое-какие семейные реликвии вроде медальона с портретом Алеши Несвицкого, за которым по-прежнему пряталась тифлисская марка, немножко моих нарядов и безделушек, да и все. Я оставляла даже ноутбук, скинув все файлы на флешку. Мы хотели уехать послезавтра в Москву, чтобы там дожидаться визы. Мамину квартиру я все это время сдавала, но сейчас квартиранты как раз съехали, так что мы могли пожить там. Мы решили не продавать ту квартиру, мало ли что! Вдруг станем приезжать в Москву – будет где остановиться.
К нотариусу я отправилась одна, потому что потом хотела заехать еще в одно место. Андре точно не пустил бы меня туда, а я ведь пообещала слушаться его во всем. А так он ничего и не узнает. Конечно, я ехала к Лыткину! Я быстро прошла мимо секретарши и открыла дверь в кабинет – она не успела меня задержать и без толку суетилась за моей спиной, лепеча боссу какие-то оправдания. Я вошла в разгар заседания. Лыткин сидел во главе длинного стола и встал при виде меня. Все дружно оглянулись в мою сторону.
– Оставьте нас ненадолго, – произнес Петя.
Никто не шевельнулся, тогда он рявкнул:
– Все вон, я сказал!
Народ как ветром сдуло. Петя сел и опустил голову.
– Я пришла попрощаться. И поблагодарить тебя.
Лыткин дико взглянул на меня, но я говорила без всякого сарказма, очень искренне:
– Но сначала хочу попросить у тебя прощения. За наш прошлый разговор и вообще – за все. Прости, если чем обидела, вольно или невольно. И я тебя прощаю. За все. Признаю, что была неправа, затеяв с тобой войну на твоем поле. Что ж, ты победил. Поздравляю! И благодарю. Ты освободил меня. Ты сжег Усадьбу, а вместе с ней – мое прошлое и мои корни. Теперь я уезжаю навсегда с человеком, которого люблю и который любит меня. Да, я помню, как говорила тебе, что неспособна полюбить, что не создана для семьи. Но люди меняются. Ты изменился, я тоже. Сейчас я умею любить и мечтаю о детях. За этим человеком я готова идти куда угодно, на любой край света. Босиком по снегу. Еще я хочу вернуть тебе кольцо – я его так никогда и не носила…