Я сказал, что боцман очень обрадовался, вытащив рыбу. Его радость была так велика, что походила на бред.
Если такие уловы будут повторяться, то они могут спасти нас от голодной смерти.
Я вступаю в разговор с боцманом и предлагаю ему повторить попытку.
— Да! — говорит он. — Да… Конечно… я попытаюсь… Попытаюсь!..
— Почему же вы не закидываете удочек? — спрашиваю я.
— Не теперь! — отвечает он уклончиво. — Крупную рыбу удобнее ловить ночью, да и насадку надо беречь. Дураки мы, ничего не сохранили, чтобы приманивать рыбу!
Он прав, и возможно, что эта ошибка непоправима.
— Однако, — говорю я, — раз вам удалось без насадки…
— Насадка была.
— И хорошая?
— Отличная, сударь, раз рыба клюнула!
Я смотрю на боцмана, а он на меня.
— И у вас осталось еще что-нибудь для заправки удочек? — спрашиваю я.
— Да, — тихо отвечает боцман и уходит, не прибавив ни слова.
Скудная пища, которую мы проглотили, придала нам силы, а вместе с силами явился и проблеск надежды. Мы говорим об улове боцмана и не можем поверить, чтобы нам не удалось наудить еще рыбы. Может быть, судьба, наконец, устанет преследовать нас?
Мы начинаем вспоминать о прошлом — доказательство того, что на душе стало спокойнее. Мы живем уже не только мучительным настоящим и тем ужасным будущим, которое нас ожидает. Отец и сын Летурнеры, Фолстен, капитан и я вспоминаем обо всем, что случилось с нами после катастрофы. Погибшие товарищи наши, подробности пожара, кораблекрушение, островок Хэм-Рок, погружение «Ченслера» в воду, ужасное плавание на марсах, постройка плота, буря — все эти эпизоды, которые кажутся нам теперь такими далекими, проходят перед нами. Да! все это было, а мы еще живем!
Живем! Разве это называется жить! Из двадцати восьми человек осталось только четырнадцать, а скоро нас, может быть, будет только тринадцать!
— Несчастливое число, — говорит молодой Летурнер, — но нам будет трудно подыскать четырнадцатого!
Ночью с 8 на 9 января боцман снова закидывает удочки с заднего конца плота, и сам остается, чтобы следить за ними, никому не доверяя этого дела.
Утром я подхожу к нему. День едва забрезжил. Боцман старается проникнуть своим горящим взглядом в самую глубину темной пучины. Он не видит меня, даже не слышит моих шагов.
Я слегка дотрагиваюсь до его плеча. Он оборачивается.
— Ну как, боцман?
— А так, что эти проклятые акулы проглотили мою наживку! — отвечает он глухим голосом.
— И у вас больше не осталось ее?
— Нет! И знаете ли вы, что это доказывает, сударь? — прибавил он, сжимая мое плечо. — Что не надо делать ничего наполовину!