Добродумов уже по-другому, с уважением, посмотрел на страдающего казарлюгу и в который раз подумал о том, что пора казацкому воинству выступать в поход. Иначе перегорит огонь ненависти в груди не только у Богдана, но и у таких вот простых вояк, как этот вроде бы неказистый и довольно жалкий с виду Василь Люлька.
Подходя к канцелярии, Добродумов обратил внимание на четырех казаков, которые не спеша снимали седла со своих коней.
Это были люди Максима Кривоноса, которые сопровождали полковника Кричевского в Чигирин. «Быстро же они обернулись», – подумал Илларион, входя в просторное помещение сечевой канцелярии.
В комнате было шумно. Около десятка казацких старшин и сотников пытались одновременно в чем-то убедить друг друга. Из всех Добродумов знал только Богуна и Кривоноса. Ну и, конечно, Богдана.
Богдан… Мельком глянув на Хмельницкого, Илларион не узнал его. Побледневшее лицо атамана больше напоминало гипсовую маску. Его застывший взгляд был растерянным и опустошенным. Но больше всего Иллариона поразило другое: опираясь руками о дубовую столешницу канцелярского стола, Богдан то сжимал, то разжимал кулаки. Одному Богу известно, кого сейчас держали эти руки… Побелевшие от напряжения пальцы и вздувшиеся на руках вены говорили о том, что пощады врагам не будет.
Добродумов с трудом протолкался к Богуну, который, как и другие казаки, продолжал что-то доказывать двум сотникам своего полка.
– Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит? – обращаясь к полковнику, прокричал Илларион.
Заметив Добродумова, Богун направился к выходу. Илларион догнал его на крыльце.
– Тут такое дело, – неторопливо и уже нормальным голосом рассказал он Добродумову, – сегодня под утро вернулись хлопцы Кривоноса, которые сопровождали Кричевского в Чигирин. Беда там. Пропал пан полковник. Пошел на доклад к старой лисе Потоцкому и домой не вернулся. Ну да это ладно, он за себя постоять умеет, даст бог, объявится. Тут другое… В покоях дома Чаплинского нашли нашу Мотрону…
– Что ее искать, – не выдержал Добродумов, – я сам с ней недавно виделся. И именно там.
– Так-то оно так, – опять начал вслух размышлять Богун, – только нашли ее со шнурком на шее. Нет больше Мотроны…
«Со шнурком на шее… Вот, значит, как…» – Илларион живо представил себе эту картину. Тело Гелены лежит поперек кровати. Длинные рыжеватые локоны волос разметались по белоснежным простыням. Тонкие пальцы правой руки пытаются сорвать с шеи черный шнурок.
Добродумову хорошо был известен такой способ казни, когда приговоренному к смерти на блюде подносился черный шнурок. Приговор, как правило, приводился в исполнение тут же.