Сергеев знал такую особенность деятельных натур, не зря слушал лекции по практической психологии в школе бизнеса. Такие люди настолько увлекаются процессом подготовки к чему-то важному, что могут напрочь забыть о конечной цели этих приготовлений.
В который раз Илларион успокаивал себя тем, что его решение встретиться с Максимом Кривоносом было правильным. Когда Добродумов без раздумья ответил атаману, что нужно сделать с Геленой, Кривонос долго смотрел на него.
– А ты, хлопец, не такой простак, как многие думают. Только одного не пойму: тебе самому зачем это нужно?
Илларион долго рассказывал атаману о том, как он ненавидит ляхов и сколько крови они пролили на Украине; про Господа нашего, который плачет кровавыми слезами, видя, как уничтожается вера православная.
– Хватит, остынь малость, чай, не на проповеди, – перебил его Кривонос. – Правильно мы сделали, когда ввели закон не пускать этих чертей в юбках на Хортицу. И угораздило же нашего Хмеля связаться с этой нечистой силой, да еще в такое время.
Атаман с досады так ударил кулаком по столу, что перевернул кринку с водой, которая, упав на пол, разбилась на мелкие кусочки.
– Ладно, добрый человек, ступай себе с богом, ты свое дело сделал. Дальше мо-им хлопцам работенка будет. Пусть в Чигирин съездят, разомнутся маленько. А то засиделись, словно малые дети на печи.
Встав пораньше, чтобы застать Богдана на месте, Добродумов направился к центру Коша. По дороге он заметил казака, одна нога которого была прикована железной цепью к гармате. Внешний вид несчастного поразил уже ко всему привычного Иллариона. Шаровары и сорочка казака настолько износились, что расползались при малейшем движении. Кроме этого ветхого тряпья, на нем был только шнурок с медным крестом. Казак смотрел на Добродумова безразличным взглядом. Илларион знал, что так на Сечи наказывают за мелкие провинности перед побратимами, обычно за денежные долги.
– За что тебя так? – не удержался он от вопроса.
– За дело, тебе то что? Ступай своей дорогой, – слабым голосом, но с достоинством ответил тот.
– Так ты здесь уже больше недели сидишь. Скоро в поход – один останешься.
– Ничего. Ежели что, я догоню, – ответил казак и попытался плюнуть Добродумову под ноги, но попытка оказалась неудачной. Жажда настолько замучила его, что он еле ворочал языком.
Добродумов достал несколько монет из пояса:
– Давай я за тебя долг заплачу. Нам такие лыцари в походе нужны.
– Спрячь, божий человек, свои денежки. Никому я не должен. Василь Люлька чист перед Господом и братчиками, как роса небесная. Я себя сам приковал. Еще дня два-три выдюжить надо. Ничё, стерплю. Прощаюсь я… – казак замялся, но, увидев живой интерес в глазах паломника, продолжил: – Уж больно я горилку люблю. Как встречусь с ней, расстаться не могу. Сам говоришь: скоро в поход. А какой из меня вояка, ежели саблю пропил, пистоль пропил, сапоги пропил. Хорошо хоть коня у меня никогда не было, а то помер бы… Вот и приковал я себя к гармате, чтобы прощаться с оковытой было легче, будь она неладна…