Сам же Богдан в это время был уже далеко от стен чигиринской тюрьмы. В сопровождении друзей-товарищей, божьего человека Добродумова, старшего сына Тимоша и нескольких десятков верных казаков он отправлялся в дорогу на Запорожье. Из города его вывезли на подводе, укрыв от посторонних глаз ковдрами и овечьими шкурами. С одной стороны, чтобы лишние глаза не видели, с другой – неделя пребывания в каземате не прошла бесследно, и полковник немного ослаб. За обозом бежали два огромных пса диковинной в этих местах породы. Покидая Чигирин, Хмельницкий услышал, как в главном костеле громко звонят колокола.
– Хлопцы, а что это случилось в Чигирине, почему так громко звонят колокола в костеле? – спросил он из своей подводы, слегка приподняв ковдру.
– Свадьбу пан подстароста Чаплинский играет, венчается со своей Прекрасной Еленой. Все шляхетное панство пригласил в гости. Даже сам хорунжий Конецпольский приехал как посаженный батько молодой, – коротко ответил ехавший рядом верный советник Добродумов.
– Вот оно что. Эти паскуды уже небось и похоронили меня, со счетов совсем списали. Ну, ничего, я еще вернусь в Чигирин верхом на коне, посмотрим, на чьей стороне будет правда, Мотрона опять будет моей, – прорычал от злости и досады Богдан, с головой зарываясь в бараньи шкуры.
* * *
Через неделю обоз во главе с Богданом Хмельницким подошел к Запорожью. Однако, прибыв на место, казаки поняли, что на остров Хортицу им не попасть: беспредельное польское своеволие проникло даже сюда – в колыбель казацкой вольницы. На подходах к Сечи стоял польский гарнизон, мимо которого не пролетела бы и муха. И если бы сотник со своим немногочисленным отрядом приблизился к ним, ляхи бы с удовольствием захватили непокорного Хмельницкого, молва о котором уже докатилась до Запорожья, и передали в руки польских магнатов, получив за это хорошую награду. Богдан вынужден был остановиться лагерем недалеко от хутора Микитин Рог и собрал казаков на совет.
– Ну, что будем делать, батько? Одним нам не одолеть гарнизон, что же мы зря сюда шли? – взял слово Олекса Сыч.
– Надо подмогу искать. Да и зима уже на носу, долго мы тут табором не простоим, – вторил ему Кривонос.
– Давай, атаман, ночью неожиданно налетим на ляхов, гляди, и положим их, сонных, да и на Сечь прорвемся, – предложил запальной Богун.
– Ишь ты какой ловкий! Мы что, злодеи какие, чтобы сонных людей, как кур, резать, хоть и ляхов. Не годится твое предложение, – шикнул на Богуна бывалый казак Сомко. – Батько, говори свое слово. Как нам быть?
– Как быть, хлопцы? Прав Олекса, долго нам тут одним не простоять, да и внезапное нападение не выход. Гарнизон мы все равно не одолеем, вон у них заставы какие, да и оружия поболе нашего будет, даже пушка есть. Я вот что предлагаю. Пока мы тут с десятком хлопцев будем наш лагерь укреплять, вы, панове, езжайте по всей Украине. Бросьте клич, что стоит на Запорожье сотник Хмель и ждет казаков, которым небезразлично горе народное, до своего войска. Наберем с ними силу и пойдем на ляхов. Ударим такой булавой им по темени, что мало не будет. А чтобы не сомневались, вы им скажите, что есть у меня грамота от самого короля Владислава на вольницу и привелеи всем, кто в мое войско служить поступит, – сказал Хмельницкий и достал из-за пазухи грамоту, скрепленную королевской печаткой.