Аватар (Кова) - страница 4

Сейчас за детьми семьи Эль-Каед, оглашающими радостными воплями когда-то тихий монастырский сад, с улыбкой наблюдают двое. Один – пожилой игумен монастыря, седобородый абуна Марк. Второй – уже известный нам Рамзи. Рамзи нарушил молчание первым.

Abu, Рамадан пропал три дня назад, – неохотно признался Рамзи. – От него нет никаких известий, но я знаю, что отправной точкой поиска Карен для Рамадана был Баграм. Завтра я туда и отправлюсь. А тебя я попрошу на время моего отсутствия оставить Саба у себя.

– Но я должен был отдать малыша Симбаду, – тихо возразил старик. Рамзи покачал головой:

– Отец, я тебя умоляю не делать этого. Потому что этому мальчику лучше остаться здесь, где он нужен, где его любят, а не быть высланным туда, где его давно не помнят и не ждут.

Старик подумал и согласно кивнул:

– Хорошо, сын. Может, Рамадан и не простит мне нарушенного мной слова, но я сделаю так, как хочешь ты. По крайней мере, подождём возвращения Рамадана, а до этого времени я присмотрю за мальчиком. А ты, – и старик вздохнул, – исполняй свой долг с чистым сердцем. Поезжай за Рамаданом, только я тебя очень прошу: возвращайся обратно скорей. Моя душа неспокойна, когда ты не рядом. – Старик обнял Рамзи: – Счастливой дороги, мой младший сын.

– Спасибо, abu, папа... Живи долго, abuna.

Пожелание не сбылось: двадцать пятого апреля 1987 года коптский монастырь, в котором Рамзи оставил Саба, был разрушен взрывом. Отец Рамзи – абуна Марк, был убит выстрелом в затылок. Впрочем, смерть стала избавлением для старика: перед тем, как умереть, несчастный отец должен быть видеть, как пакистанские боевики казнят трёх старших его сыновей, перерезая им горло. Приехавшая на место казни полиция распутала преступление по горячим следам. Казнь игумена и трёх его пресвитеров, как и монастырь, разрушенный мощным взрывом – как и дети семьи Эль-Каед, умершие под завалом – всё было приписано исламистам. Жандармы только одного не знали: боевиками руководила голубоглазая женщина по имени Карен Кхан. И Карен был очень нужен маленький Саба.


Через две недели после похищения четырёхлетний малыш оказался в Пакистане, недалеко от Лахора. Там располагался один из многочисленных лагерей пакистанских боевиков. Теперь маленький Саба сидел на земле в компании подростков десяти – двенадцати лет. Грязные, оборванные, запуганные, все дети источали один смрад – запах ужаса и настоящего страха. Ничего удивительного: у этих подростков было прошлое, одно на всех. Захватившие их поселения боевики сначала отделили детей от взрослых, после чего разрешили подросткам сделать свой выбор: наблюдать, как умрут все их близкие – или же спасти большую часть из них при условии, что ребёнок сам возьмет в руки оружие и убьёт мать, брата, сестру или отца. Расчёт террористов строился на том, что ребенок, поневоле ставший палачом, уже никогда не сможет вернуться в свой дом. Раскаяние за содеянное должно было вселять в души детей чувство вины, а искуственно взращённая ненависть детей к родным, не сумевшим их защитить, делало из детей подходящий материал для истишхада[2].