– Митя, ты слышишь, что я тебе говорю? – своим обычным, чуть хриплым голосом спросила женщина. Кузнецов кивнул:
– Слышу, зайка. Я вообще очень хорошо тебя слышу... Я так хорошо тебя слышу, что знаю даже то, о чем ты думаешь, но не говоришь вслух. Хочешь, скажу?
Ирина промолчала, но весьма выразительно подняла брови и стрельнула глазами на настенные часы «тайника», выполненные модернистами из «Hintz Kunst».
– Перестань ты намекать мне на время! – рякнул Кузнецов и спрыгнул со стола. – Пять минут уже ничего не сделают с этой твоей Евой. Зато в нашем с тобой случае они решают всё.
– Ладно, хорошо, не буду смотреть на часы, – покорно, но с той насмешкой, которая так раздражала собеседника, согласилась Ира. – Так что ты хотел мне сказать? – очень вежливо осведомилась она. При виде этой улыбки Кузнецов, который не отличался ни ангельским характером, ни терпением, окончательно взвился:
– Ты, зайка, думаешь не столько о девочке, попавшей в беду, сколько о том, как заставить меня прикрыть задницу одному хитрожо... хм, одному хитроумному оперативнику, который работает в конторе моего отца. Я угадал? – прошипел Кузнецов. Самойлова брезгливо поморщилась:
– Фи, какие выражения. Слушай, Митя...
– Нет, Ира-зайка, это ты послушай меня, – повысил голос Кузнецов и в два шага преодолел расстояние, разделявшее его от Самойловой. Один взмах руки, и он мог бы притянуть к себе эту женщину. Но сейчас Кузнецову казалось, что между ним и Самойловой был не один шаг, а Тихий океан – самая большая на Земле по площади и глубине пучина морская. Оценив собственную красочную аллегорию их отношений, давно зашедших в тупик, Кузнецов сбавил обороты:
– Ир, я взял неверный тон, извини, – покаялся он. – Я не хотел с тобой спорить – или, что ещё хуже, портить с тобой отношения. Но и ты пойми меня: я слушал тебя двадцать лет, а в итоге получается вот что... Для ясности начнём с самого начала. Итак, много лет назад мой драгоценный папенька – то есть Александр Иванович Фадеев – бросил свою семью, маму и меня, из-за любви к какой-то невероятной, по его словам, женщине. Ни меня, ни уж тем более мою маму, как ты понимаешь, это объяснение не устроило. Мама назвала поступок отца «низкой изменой». Ну, а я расценил деяние моего многогранного папеньки как элементарное предательство. Но именно ты, моя первая девчонка, поставила мне ультиматум. И я ради тебя пошёл на сближение со своим отцом. Я наступил на горло собственной песне. Поддавшись твоему влиянию, я даже начал считать предательство отца ничем иным, как обычной мужской сединой в бороду и скоком в бок. Как пережила мой поступок моя мама, я говорить не стану. Мама давно умерла. Но я знаю: она мне не простила.