Несколькими годами позже. Линия Маннергейма, сорокаградусный мороз, водка, превращавшаяся в непригодную для питья коллоидную смесь, кровь, замерзавшая в пальцах. Трупы, сотни трупов на дымящемся от крови снегу. Железобетонные укрепления, крошившиеся в снег от накала человеческого отчаяния, от безысходности. Прочнейшая сталь, оплавлявшаяся тупой беспощадностью и презрением к ничего не стоившему человеческому материалу.
Невзгоды, смерть с оскаленной пастью, адамова голова как божество, властвующее безраздельно, как идол — все это от врагов. А краюха хлеба за счастье умереть во имя идеи, рабский непосильный труд, подавляющая тотальность животности — от собственной благословенной власти, спасибо ей… Сомнения убиты, задушены в корне, пригвождены к кресту новой религии, принесены на капище вновьродившегося божества, требующего поклонения и жертв. Всеохватывающая и непоколебимая уверенность в рабстве завтрашнем, жизнь на алтарь идеи — вот она, детей на смерть в мясорубке далекой ли, близкой войны — вот они, берите; значит, так надо…
— Выходит, тебя просто заставляют зарабатывать, — проговорил Сергей, нарушая затянувшееся молчание. — Интересно. И делать тебе это придется, получается, никуда не денешься… А ты рекламой вроде занимаешься?
— Да. Печатаем листовки, газетку… прочую чепуху.
— Это ж золотое дно.
— Да прям-таки — дно…
— Не говори, здесь скрыты большие возможности. Это похлеще медицины, хотя, впрочем, все взаимосвязано, одно другого стоит. Тебе надо что-то думать, цену драть за услуги или еще что. Шевели мозгами, дело говорю.
Мы выпили и закусили колбасой с хлебом, тоже купленными мной в магазине, извлекая по кусочку из припрятанного под столом пакета. На душе у меня отлегло. Вместе с этим ко мне пришло желание действовать, что и требовал от меня тот, звонивший, и я уже ощущал в себе силы это действие совершить. Меня коробило осознание того, что это мне навязывают, вроде бы презрев и растоптав мою свободную волю. Но, с другой стороны, я смутно чувствовал, что все это служит оправданием элементарной лени, нежеланию двигаться вперед, предпринимать решительные и серьёзные шаги, достойные мужчины. Я был уже рад, что встретил Серегу.
— Слушай, если это все тебе не приснилось… — развязно выдал хорошо захмелевший Серёга.
— Хотел бы я, чтобы приснилось.
— Тогда у тебя открывается прорва возможностей. Железное оправдание — менты ни черта не делают! Ты должен рвать и метать, чтобы заработать. Но, конечно, поступать разумно, продумать все… хладнокровно… А хладнокровный человек прежде всего отметает предрассудки… ну, не то, чтобы очень уж все подряд отметает. Да ты знаешь, кто тебе звонил? — вдруг снова взорвался восторгом Серега и захохотал во всю глотку. — Дьявол! — он снова мерзко захихикал, грохнув пустым бокалом о стол. — Князь, как говорится, тьмы, собственной персоной, — развязно продолжал он. — Позвонил — и говорит: зарабатывай, мол, Стас, бабки, слишком уж ты разленился. Лежишь на диване, задницу поднять не хочешь, а бабки по другим карманам уходят.