В свою очередь, вволю наплескавшись холодной водой, я с облегчением улегся в спальне и нехотя взял лежавшую на тумбочке книгу. Это был Достоевский. Раньше, во времена юности, меня притягивала классика, и я не без душевного трепета впитывал в себя прозрения мудрых классиков, но сейчас эти творения казалась мне если не странными, то нудноватыми точно. Без особого интереса пробежав пару страниц, я подумал, что на сегодняшних курсах тщедушным с виду лектором создавалось настроение, схожее с состоянием души Раскольникова. Топором, конечно, размахивать не призывали, но стремление переступить через себя, через условности, сдерживающие общество в развитии, добиваться своего, несмотря ни на что, прививалось.
Эта мысль показалась мне забавной. Я полистал еще немного и услышал телефонный звонок. Трубку взял Руслан, но сразу принёс ее мне.
— Да, — сонным голосом промычал я, но никто не ответил. — Аллё! — уже более сердито выдал я.
— Ну как, ничего маска? — услышал я тот же вызывающе нахрапистый голос. — Похоже, правда?
Сердце почему-то начало набирать обороты в моей груди, хотя я не сразу сообразил, что собеседник имеет в виду. Когда до меня дошло, я застыл.
— Какая маска? — пролепетал я в трубку, и тут же, повинуясь нараставшему чувству протеста и желанию показать, что оседлать меня кому бы то ни было не удастся, повторил уже более злобно: — Какая к черту маска? — О-о-о, это уже другое дело, в голосе рычание! Сам знаешь, какая, похожая на рожу, что валяется у тебя дома.
— Кто ты такой… и чего тебе надо, я не пони…
— Конечно, не понимаешь, да тебе и не надо понимать! Главное, чтобы ты понял другое — всю серьезность ситуации. Если уж сел в лодку — придется плыть.
— Какую еще лодку? Послушай…
— Нет, это ты послушай! Тебе сказали — будут занятия по телефону — это они и есть! Поэтому слушай, как подобает прилежному ученику.
— Да пошел ты со своими занятиями! — взъярился я. — Кто ты такой, что плетешь мне… Ты что, белены объелся? Я найду тебя и рожу разукрашу так, что родная мать не узнает!
Я хотел было отключиться, но вдруг услышал какое-то шипение, и невольно заинтересовался. Через пару секунд в трубке уже звучали мои собственные слова, мои угрозы, которые я извергал только что. Свой раздражённый бас я узнавал с трудом.
— Ну что, впечатляет? Можно даже поверить, что в твоих словах есть капля правды. Это уже угроза физической расправы, в соответствующих органах могут заинтересоваться. Но я не побегу туда жаловаться, не волнуйся. А знаешь, почему? Потому что все твои угрозы — чепуха, ты не выполнишь ни хрена! И все потому, что ты — слюнтяй! Единственно, что ты можешь делать — это крутиться, как белка в колесе, а ко всяким государственным органам ты испытываешь страх и стараешься их избегать, вроде их и нет на свете. Как славно ты ходишь на задних лапках и предлагаешь деньги, чтобы тебя не трогали!