Вчера, лёжа рано утром в кровати, — далеко в поле как раз только начался артиллерийский обстрел — он вытянул левую руку и коснулся её тела, ища утешения.
— Что это ты делаешь?
— Ничего, дорогая.
— Ты меня разбудил.
— Извини.
Ему было бы легче, если бы только она позволила ему по утрам, когда он слышит, как грохочут пушки, придвигаться к ней поближе.
Скоро он будет дома. За последним изгибом дорожки он увидел розовый свет, пробивающийся сквозь занавески окна гостиной, он поспешил к воротам, вошёл в них и поднялся по тропинке к двери. Собака всё тянула его за собой.
Он стоял на крыльце, нащупывая в темноте дверную ручку.
Когда он выходил, она была справа. Он отчётливо помнил, что она была с правой стороны, когда он полчаса назад закрывал дверь и выходил из дома.
Не может же быть, чтобы она и её переставила? Вздумала разыграть его? Взяла ящик с инструментами и быстро переставила её на внутреннюю сторону, пока он гулял с собакой, так, что ли?
Он провёл рукой по левой стороне двери, и в ту самую минуту, когда его пальцы коснулись ручки, что-то в нём разорвалось и с волной ярости и страха вырвалось наружу. Он открыл дверь, быстро закрыл её за собой и крикнул: «Эдна, ты здесь?»
Так как ответа не последовало, то он снова крикнул, и на этот раз она его услышала.
— Что тебе опять нужно? Ты меня разбудил.
— Спустись-ка на минутку. Я хочу поговорить с тобой.
— Умоляю тебя, — ответила она, — успокойся и поднимайся наверх.
— Иди сюда! — закричал он. — Сейчас же иди сюда!
— Чёрта с два. Сам иди сюда.
Он помедлил, откинул голову, всматриваясь в темноту второго этажа, куда вела лестница. Он видел, как перила поворачивали налево и там, где была площадка, скрывались во мраке. И если пройти по площадке, то попадёшь прямо в спальню, а там тоже царит мрак.
— Эдна! — кричал он. — Эдна!
— А, иди к, чёрту!
Он начал медленно подниматься по ступеням, ступая неслышно и касаясь перил, — вверх и налево, куда поворачивали перила, во мрак. На самом верху он хотел переступить ещё через одну ступеньку, которой не было, однако он был готов к этому и шума не произвёл. Он опять помедлил, прислушиваясь, и хотя и не был уверен в этом, по ему показалось, что далеко в поле опять начали стрелять из пушек, в основном из тяжёлых орудий, семидесятипятимиллиметровых, при поддержке, наверно, пары миномётов.
Теперь — через площадку и в открытую дверь, которую легко найти в темноте, потому что он отлично знал, где она, а дальше — по ковру, толстому, мягкому, бледно-серому, хотя он и не чувствовал, и не видел его.
Дойдя до середины комнаты, он подождал, прислушиваясь к звукам. Она снова погрузилась в сон и дышала довольно громко, со свистом выдыхая воздух между зубами. Окно было открыто, и занавеска слегка колыхалась, возле кровати тикал будильник.