— Тогда же, в сорок третьем, — откликнулась старуха, — к покрову самому. Только полгода пожила с Родькой. А после рождества их забрали, в сорок четвертом его в солдаты проводила. Вот тот прощальный день и привиделся. Ирка провожать Родьку увязалась. Правлю я мерином, а они сзади на дровнях милуются. Дело молодое, беспечное, не сознают, что, может, на смерть прощаются… До района версты три осталось, как вдруг заартачился мерин. Уперся, фыркает — и ни с места, как вкопанный. Смекаю себе, раз захрапела лошадь — волков, значит, почуяла. Душа в пятки покатилась, а молодым хоть бы что. И не заметили, что встали дровни. Побледнела я, к Родьке поворачиваюсь: «Волки, сынок, к дороге выходят». А он встрепенулся, оторвался от Ирины, да и шутливо так: «Разве это волки? Дворняжки беззубые. Настоящие волки там. Их бить будем». И опять к Ирине. После его слов и мерин успокоился. Потоптался чуток и вновь пошел ходко. Только оконфузил нас напоследок малость. Взял да и размундирился у самого военкомата — супонь с хомута развязалась. Спиридон Давыдов очутился рядом, тоже своего на фронт отправлял. Так он утешать меня принялся: «Радуйся, дескать, Матрена, с дедовских времен примета есть: раз распряглась лошадь, то и рекрут живым вернется».
Соскочил Родька с дровней, Ирину в охапку схватил. Кружатся два дурака, веселятся. Но что главное, Ипполит? К сбруе Родька не подступается, не хочет, значит, запрягать лошадь. Вернуться, выходит, хотел, потому и запрягать опасался.
— А я тебе о чем все время талдычу? Рано на Родионе крест ставить, в живых он ходит по земле. Даже сны твои говорят за это.
— Так хоть бы знать о себе дал, ниточку живую протянул.
— Может, в запретной работе держат и высовываться ему нельзя, — таинственно ухмыльнулся разрумяненный от жаркого чая Ипполит.
— Скажешь тоже. Уж про каких тайных, и то с годами разузнают. Сами не пишут, так начальство за них сообщает, утешает родителей.
Ипполит поскреб лысину, но ничего вразумительного и путного не извлек из трезвой головы и уклончиво развел руками:
— А вдруг дела у него такие, что и начальству язык развязывать не положено? Первейшей важности дела, может быть.
— Не утешай, Ипполит. Со мной тебе петлять не пристало. Кончилась я вся в ожиданьях своих. Выходит, и Родиона где-то успокоила землица. А сны мне только в утешенье дадены. Зарок я свой соблюла. До Ленкиного замужества держалась, а теперь на покой пора…
— Неужто решилась, Матрена? — В вопросе Ипполита горько и беззащитно обнажилась его собственная старость. — Зачахнешь там от тоски. Кругом чужие, каждый свою жизнь проживший… Здесь все родное, ногами протоптанное, слезами политое, в радостях прожитое. Тебя все насквозь знают, да и ты всякого до костей прощупала. Слово есть с кем молвить, в помощь кому прийти. Сунут в одну комнату чужих старух. И в чем тут интерес?