— И все же попробуй, — предлагает он. Слишком бесстрастно. По коже пробегает холодок. Я пугаюсь уже по-настоящему.
— Попробуй объяснить, — говорит он. — Все это время ты рассказывал, почему мне невозможно объяснить, за что ты так любишь Наружность. Привел уйму примеров, но толком ничего не сказал. Так что попытайся еще раз. Закидай меня словами, спрячь за ними свой страх. Может, получится лучше. Может, в этот раз я не услышу, как бросаю тебя здесь с чокнутыми соседями и парой консервных банок в холодильнике, а сам исчезаю с демоническим хохотом, потому что так велел мне мой Господин Серое-Здание-в-Три-Этажа!
Я вскакиваю, опрокинув кресло. В жизни не слышал, что бы Слепой так орал. Вернее, чтобы он вообще кричал.
Он тоже вскакивает. В распахнутых глазах по крохотному зеленому светлячку. У людей так не бывает. Я почти уверен, что он бросится на меня, но вместо этого он с такой силой врезает кулаком по столу, что вся веранда вздрагивает. Вместе со мной. Отчетливо слышен треск. Что это было — стол или кость?
Мы оба дышим так, словно только что дрались, но его трясет сильнее. Я почти уверен, что он сломал себе руку.
— Слепой, — говорю я шепотом.
— Заткнись! — кричит он. — Идиот!
Потом опускается на стул и закрывает глаза. Сидит неподвижно. Скручивает обратно соскочившую пружину, медленно, виток за витком, укладывает ее обратно.
Я подбираю свой стул. Сажусь. Ноги дрожат. Едкий сосновый дух, заполнивший веранду, постепенно слабеет.
— Я не смог бы этого сделать, — говорит Слепой, не открывая глаз. — Даже если бы захотел. Ты — самый придурочный из когда-либо существовавших Ходоков. И один из самых сильных. Все дороги открыты перед тобой, ключи от всех дверей у тебя в кармане, но ты гордо отправишься покорять Наружность, потому что хочешь прожить жизнь безруким калекой. Иди, живи, делай, что хочешь. Но хотя бы знай, кто ты на самом деле.
Не знаю, что хуже. То, что он сказал, или то, какими словами воспользовался. Он никогда так не говорил, и никто другой в Доме не позволил бы себе подобного. Я сижу, оглушенный его словами и его злобой, глотая воздух, и пытаюсь представить, какого Слепого я сегодня еще не видел. Знаю ли я вообще этого человека или это существо, или только думал, что знаю, а на самом деле не знал ничего, даже о себе самом. Потому что он не соврал, так не врут даже Ходоки, то есть мы, ведь я, получается, тоже Ходок, причем из изощренных, если я хоть что-то понял в этой тираде о дорогах, дверях и ключах.
Незнакомец напротив обхватывает голову руками, одна из которых распухает на глазах, и горестно шипит: