Отец Курильщика
Ему нравились те картины Эрика, в которых я вообще ничего не понимал. Например, вещи того периода, что я прозвал полосатым. Заключенные друг в друга круги, наползающие на них треугольники и прочая геометрия. Все черно-белое. Даже пресловутый медвежонок превращался на них в кучку треугольников. Возле одной такой картины Сфинкс простоял, клянусь, минут сорок.
Это было на следующий день после открытия. Мы ходили на выставки, когда там было поспокойнее и поменьше народу. Когда я, послонявшись по залам, в третий раз застал его возле той же картины, он сказал:
— Знаешь, а ведь Курильщик вынес из Дома намного больше, чем думает.
На картине были все те же поднадоевшие черно-белые круги. На весь холст. Больше всего это напоминало доску для игры в дартс. Даже воткнувшаяся стрелка присутствовала.
— Извини, — сказал я. — Ничего не понимаю в живописи. Особенно в такой.
— Время не течет, как река, в которую нельзя войти дважды, — сказал Сфинкс. — Оно как расходящиеся по воде круги. Это не я сказал, это цитата.
Он протянул искусственную руку в перчатке и указал на стрелку, воткнувшуюся в мишень.
— И если уронить в эти расходящиеся круги, скажем, перо, как нарисовано здесь, от него ведь тоже пойдут круги? Маленькие, почти незаметные… но они пересекут большие…
Я попробовал представить то, о чем он говорил. И ощутил себя Винни-Пухом с тонной опилок в голове. От меня, кажется, даже запахло опилками.
— Ты считаешь, что это оно и есть? — спросил я, уставившись на то, что упорно выглядело доской для игры в дартс.
Он кивнул. Глаза у него горели, как у какого-нибудь сумасшедшего пророка. В такие моменты я подозреваю, что меня гипнотизируют.
— Если бы ты был таким пером, куда бы ты упал в прошлом? Что бы изменил?
Мне стало тоскливо. Что бы я изменил в своем прошлом, если бы мог? Наверное, почти все. И вряд ли из этого вышло бы что-то путное.
— Слишком часто пришлось бы падать, — сказал я. — И в слишком много мест.
— У тебя одна попытка, — не успокаивался он. — Одна единственная.
— Я бы не стал заморачиваться. Мою жизнь с одной попытки не изменишь.
Он наконец перестал меня гипнотизировать.
— Ты не понял, — сказал он, отворачиваясь. — Твою жизнь невозможно изменить. Она наполовину прожита. Можно попасть только на другой круг. Где будешь уже не совсем ты.
— Тогда зачем вообще что-то менять? — не понял я. — Если здесь ничего не изменится?
Проклятый галстук к тому времени так натер мне шею, что хотелось только поскорее уйти. Кажется, Сфинкс понял мое состояние.
— Пошли, — сказал он. — Ты весь красный.