ешь, — Дин не сдавался. — Пора это заканчивать, Кэсси.
Я притворилась, что вижу через него. Я знала эту стену достаточно хорошо, чтобы
каждое фото стояло у меня перед глазами.
— Когда мы узнали, что у моего отца был подражатель, я сбежал. Я избивал грушу,
пока не сбил костяшки в кровь. Помнишь, что ты сделала?
На мои глаза навернулись слёзы. Я опустилась рядом с тобой на колени и стерла
кровь с твоих костяшек. Я оттягивала тебя от края пропасти каждый раз, когда ты
заходил слишком далеко.
Дин обвил одной рукой моё тело, а второй — мои колени. Он поднял меня на руки,
унося меня прочь от стены. Пока он нёс меня к двери в подвал, я чувствовала, как в его
груди бьется сердце.
Брось меня, — подумала я. Моё тело окаменело. — Просто брось меня. Просто
отпусти меня.
Прижимая меня к себе, Дин отнёс меня в мою комнату. Он присел на мою кровать.
— Посмотри на меня, — нежность его голоса уничтожила меня.
— Не надо, — выдавила я.
Не будь со мной нежным. Не обнимай меня. Не спасай меня от самой себя.
— Ты винишь себя в том, что произошло с Лорел.
Перестань, Дин. Пожалуйста, не заставляй меня это делать. Не заставляй меня
произносить эти слова.
— И в глубине души ты всегда верила, что, если бы в тот день ты не ушла из
гримерки своей матери, если бы ты просто вернулась туда раньше, ты могла бы спасти её.
Каждый раз, когда полиция задавала тебе вопрос, на который ты не могла ответить, ты
думала, что ты сделала недостаточно. Ты не смогла спасти её. Ты не смогла помочь им
поймать её убийцу.
— А теперь они делают ей больно, — правда вырвалась из меня, взрываясь
убийственной силой шрапнели. — Они пытают её, пока она не даст им то, чего они хотят.
— Разрешение, — мягко произнёс Дин. — Оправдание.
Я отодвинулась от него, и он позволил мне. Я чувствовала дни истощения, но не
могла закрыть глаза. Я позволила себе взглянуть на мир глазами моей матери.
— Нельзя сказать, что у меня нет выбора, — мягко произнесла я, не утруждаясь
объяснять, что теперь я говорила не за себя, а за неё. — У меня всегда есть выбор:
страдать или обречь кого-то другого на страдания? Сопротивляться? Или играть
отведенную мне роль? Что даст мне больше контроля, больше власти? Если я заставлю их
сломать меня или если буду играть роль Пифии так хорошо, что они перестанут думать
обо мне, как о ком-то, кого можно сломать?
Несколько секунд Дин молчал.
— По сравнению с нами семерыми, — наконец, произнёс он, — ты всегда будешь