Подана команда строиться. Хорошее настроение, которое пришло было к Шуре, как рукой сняло. Что-то тревожное, недоброе шевелится в душе. Богдановича - того просто трясет. Неловко на него смотреть.
II
Только за полночь добираются до заросшего соснами пригорка, выступающего темным островом. Ночуют не раскладывая костров - близко железная дорога. Когда переходили речку, окунулись, кто повыше ростом - до пояса, пониже - по самую грудь. Мокрые, закоченевшие, верст десять почти бежали, пока не высохла на теле одежда.
На острове земля сухая, песчаная, и Шура от усталости даже можжевельника не подстелил под бок - упал изнеможенный. Рядом примостился Богданович. Затишно под соснами, уютно. Тяжелые вздохи доносятся сверху там гуляют ветры. Шура мгновенно уснул.
Станция, на которую они наступают, та самая, что и в прошлом году, Птичь. Только не видно моста и речки. "Где же мост? - думает Шура. Партизаны его взорвали, но немцы отремонтировали снова. И речка но могла просто так исчезнуть". Наконец он с радостью вспоминает: "Речка и мост за станцией, потому их не видно. Теперь же у них задача другая - захватить эшелон..."
Эшелон стоит перед ними - хоть бери руками. Немцы ничего не видят, не стреляют. Шура бежит что есть силы, но сзади кто-то хватает его. Он оглядывается и видит Михновца. "Не беги, - бормочет Михновец. - Немцы не стреляют потому, что кругом все заминировано. Мы сядем на коня и проедем. Конь не подкован, на мину не наступит..."
Михновец подводит черного коня, и они оба садятся на него. Конь идет осторожно, он даже не идет, а будто плывет в воздухе. Вот они уже в вагоне. В нем полно мешков с солью. Михновец берет себе маленький мешочек, а на Шуру взваливает целый куль. Ему тяжело, он злится на Михновца и вот-вот упадет от изнеможения...
Шура просыпается. Богданович, чтобы согреться, лег ему на грудь. Еще темно, но между сосен заметно движение и слышны голоса. Партизаны разбираются по взводам.
Первое, что видит Шура, выйдя на прогалину, это снег. Вчера сыпалась с неба редкая крупа, теперь снег валит тяжелыми мокрыми хлопьями. Шура дрожит. Во сне промерз, ноги мокрые, а тут еще слякоть. Впереди ничего не видно. Партизаны - знакомых рядом нет - идут хмурые, злые. Богданович согнулся в крюк, надрывно кашляет.
Идти стало легче, когда выбрались на дорогу. По обеим сторонам ее молодые сосновые посадки. В лесу снега нет, зато на согнутых ветках деревьев висят белые шапки. Колонна часто останавливается. Долгое, надоедливое ожидание хуже всего.
Наконец партизаны делятся на отряды, и Шура догадывается, что железная дорога уже близко. Бригада Деруги подается влево, бригада Михновца - вправо. Шура с Богдановичем оказался с теми, кто остался на месте.