Неоптолем считал себя недостаточно искусным воином, постоянно с тайной горечью вспоминая рассказы о поразительном мастерстве своего великого отца, однако, если не принимать во внимание этого сравнения, он был великолепен в битве, и это видели все. Сейчас, упорно упражняясь, чтобы вернуть себе быстроту движений, уверенность руки, точность и силу удара, он добился еще больших успехов, и суровый Пандион хвалил его совершенно искренне. Астианакс отчаянно старался во всем следовать царю, и у него тоже многое стало получаться, хотя он и начал постигать воинское искусство куда раньше, чем другие мальчики.
— Все, довольно с вас! — воскликнул Пандион, когда, спустя полчаса, заметил, что с обоих пот льет уже ручейками. — Куда лучше, куда как лучше, царевич, хотя здесь нам еще работать и работать…
— А я как? — переводя дыхание, спросил Неоптолем.
— Ты просто молодец, мой господин! — едва сдерживая довольную улыбку, проговорил воин.
— Слышал? — юноша подмигнул мальчику. — Мы с тобой — молодцы! А теперь — купаться! Если мы не придем вовремя к обеду, мама будет о-очень на нас сердита…
— До обеда еще далеко! — возразил, глянув на солнце, Астианакс. — Поедем к озеру. Ну, пожалуйста, Неоптолем! И заодно я еще поучусь управлять колесницей… Можно, ну можно, а?
— Хитрый мальчишка… Ты знаешь, что если вот так на меня смотришь, то я не смогу тебе отказать! — проговорил устало Неоптолем, и какая-то тень скользнула по его лицу.
— Потому что я тогда очень похож на маму, да? — лукаво спросил ребенок.
— Да, наверное…
— А Феникс говорит, и многие говорят, что я и на тебя похож! — воскликнул Астианакс, путаясь головой в вороте туники, которую он спешил надеть как можно быстрее, чтобы не дать Неоптолему передумать. — А знаешь, знаешь, почему? А потому, что мама говорит — мой отец и твой были очень похожи. Их даже путали. Вот!
— Она и мне это говорила. Да ты оденешься или нет? Беги вперед, прикажи заложить колесницу. Скорей!
Говоря так, он смотрел вниз, делая вид, что старательно расправляет складки своего хитона. Дело было вовсе не в сходстве Астианакса с Андромахой, да он почти и не был похож на нее, вырастая копией Гектора, и юноша это прекрасно понимал. Дело было в этом взгляде, просящем взгляде снизу вверх, который, помимо сознания ребенка, выходил у него каким-то особенно печальным, будто отразившим чужую печаль. Каждый раз, когда он так смотрел на Неоптолема, юноша вдруг видел не его… Перед ним, как из страшного сновидения, всплывало лицо умирающего Приама, и звучал его слабый, но ясный голос: «Бедный мальчик! Ты не доживешь до старости!»