Дверь отворилась, Марья Ивановна высунулась и сурово спросила:
— Сколько?
Иван Дмитриевич вздохнул, поднял три пальца, потом, спохватившись, показал пятерню. Старуха вынесла деньги. Он крепко зажал их в кулаке, вышел на улицу. Хотелось посидеть в теплом помещении, но с собакой нельзя было заходить в столовые, а идти домой не было смысла: злачные заведения закрывались рано.
Снег давно перестал, к вечеру усилился гололед. Льдины под ногами были острые, как ножи, и хрустели, будто ломались кости.
На углу он зашел в «автопоилку». Выпивка здесь не веселила, никто не говорил: «Будьте здоровы!» Мужики меняли деньги у кассирши на мокрые жетоны и торопливо опускали их в щели, машины молниеносно выплевывали в подставленные стаканы порции портвейна, пахнущего железом.
Иван Дмитриевич выбрался оттуда, жуя на ходу закусочную конфету «Кавказ», волоча за ошейник помятую собаку, и свернул ближе к центру, где знал портативный винный подвальчик. Там не было автоматов, буфетчицы обслуживали быстро и вежливо.
Собака легла на опилки под стойкой. Стойка была мокрая от пролитого вина и заполнена стопками блюдечек и стаканами.
— Извините, молодой человек, потесню вас, — сказал Коротков.
Молодой человек отодвинулся и сказал:
— Ничего. Надо всем выпить.
Лицо у него было умное и решительное, под мышкой он держал фирменный сверток с покупкой.
— Здесь только и выпьешь, — добавил он. — В ресторане дорого, и время потеряешь…
Ивану Дмитриевичу хотелось поговорить, и он сказал:
— У меня сегодня день рождения, а с дьяволом я пить не могу…
— Дома, конечно, лучше, — сказал молодой человек. — В вашем возрасте…
— Жена у меня померла, — пояснил Коротков. — А дочь ушла замуж.
— Понятно, — кивнул молодой человек, морщась от едкого лимона. — Сколько это вам намотало, если не секрет?
Иван Дмитриевич махнул рукой:
— Домой скоро…
— Еще поживете. На вид вам немного. Рыбу на пенсии будете ловить.
— Не умею.
— Научитесь. Теперь все ловят. Интересно, как чувствует себя человек, когда жизнь прожита? Не представляю…
— Никак. Война за войной, пятилетка за пятилеткой — и жизнь прожита, — сказал Иван Дмитриевич и заморгал глазами. — Весь софизм, — вспомнил он непонятное слово.
— Афоризм, — поправил молодой человек и сплюнул лимонную косточку в пса. — Ваш монстр?
— Чего? — не понял Иван Дмитриевич.
— Я спрашиваю, ваша собака? — снисходительно повторил молодой человек.
— Моя, моя. Аяксом зовут. Бретонский гриффон, — еле выговорил Иван Дмитриевич. От выпивки ему хотелось заплакать.
Молодой человек ухмыльнулся и посмотрел на свежевыкрашенную блондинку, пившую шампанское с седым актером.