Люди приходили и уходили. Подсвеченные витражи с виноградными арабесками успокаивали зелеными тонами. Из приоткрытого подвала пахло бочками, прокисшим вином.
Коротков допил палящую жидкость, чувствуя, как мозг уравновешивается с действительностью. Долго стоял, смотрел на людей, делавших то же самое, потом сказал:
— Собака устала, пойду.
— Счастливо, папаша. Пожалуй, я повторю…
Толпа еще больше загустела, теперь только были видны чужие напористые спины. Бессмысленный поток качался, медленно двигался, освещенный сильными холодными огнями. Из подземелий метро вырывались клубы тепла. Люди пачками вваливались на лестницы, шатая стеклянные ворота. С простуженного моста катили машины. Канал был завален грязным снегом. Толпа лавой текла в каменном каньоне, с шутками, смехом, своими законами. Тучи, освещенные электрическим городом, лили грозовой мрак и равнодушие.
Коротков с собакой шли по обочине, между колесами и людской черной стеной. Он уже не ощущал времени, ему было тепло, и странный гул города не трогал его сознания.