— Ты рассуждаешь, как офтальмолог!
Зина не поняла, что он имел в виду, и сильно обиделась.
А Оле тем временем думал: почему свои же иногда так плохо говорят про тундру? Почему раньше человек выживал в этих антисанитарных условиях, ребенок вырастал здоровым и сильным в яранге, а в деревянном доме он часто выглядит хилым и мало приспособлен к жизни по сравнению с его тундровым сверстником?
Оле и Зина все больше отдалялись друг от друга.
Как-то приехал Оле из тундры, а Зина с особой обидой бросила дочери:
— Вот он, твой отец! Все уши прожужжала, все глаза проглядела: где мой папа?
А сама ушла, хлопнув дверью.
— Она пошла к Арону, — сказала Надежда. — Пусть идет.
Маленькая девочка, что она знала о жизни и любви? А сам Оле? Что он видел?
Оле стало жаль себя так, что он не выдержал и отправился в магазин. Как прибывшему из тундры, ему разрешалось купить несколько бутылок.
Поздним вечером с работы пришла Зина. Оле, бесчувственный, лежал в постели, а рядом тихо плакала Надежда.
Зина собрала вещи, взяла малышку и навсегда ушла из домика.
Оле пил без перерыва.
Раз, в минуту просветления, он пошел к Арону Кале, но здоровый и сильный эскимос, чемпион района по самбо, вышвырнул его в сугроб.
Утром сознание возвращалось вместе с долгим зимним рассветом. Но Оле не хотел просыпаться, возвращаться в действительность, полную, как ему казалось, укоризненных взглядов, невысказанных упреков и жгучего стыда. Вот так бы умереть, остаться навсегда в спасительном мраке. Иногда неожиданно уходил сон и в голову лезли беспокойные мысли, страхи. С рассветом становилось еще страшнее. Остаться бы в ночи, в темноте.
И тут приходила мысль об уходе из жизни. В тот раз, когда она впервые посетила Оле, он как-то даже печально обрадовался ей как спасительнице, избавительнице от мучительных угрызений совести. Всего-то делов: выйти в тамбур, снять со стены карабин… И только возникшее тут же воспоминание о Надежде, как слепящий свет молнии, отогнало мысль о смерти. Как же она? Как она пойдет за гробом, такая маленькая и жалкая в непонятном и неутешном горе?.. Как она потом будет приходить на его могилу, к покосившемуся фанерному обелиску?.. А может, вовсе не будет приходить и даже за гробом не пойдет. Сказал же директор совхоза Владимир Иванович: «Ты становишься пьяницей, алкашом, Оле… Не мне судить твою семейную жизнь, но, кажется, и ты виноват в том, что она у тебя не удалась».
О, сколько раз Оле давал себе клятву больше не пить! Иногда удавалось продержаться больше месяца, но потом все снова начиналось. Спасаясь от гнетущего одиночества, он пробовал жить у родителей. Они не видели ничего предосудительного в поведении сына, только раз мать попросила: «Ты уж не пей так, чтобы валяться на воле. Собаки съели твои новые торбаза…»