В приморском жилище на костре жгли выброшенные осенними штормами куски деревьев, выросших и погибших вдали от этих студеных берегов.
Тин-Тин готовила в холодной части яранги утреннюю еду и тихо напевала:
Ты растаял в ледовой дали угаснувшей искрой,
А тепло все ж осталось во мне.
Улетела гагара в поисках пищи в дальнее море,
Оставив в скалах гнездо.
Теплым своим дыханием я вновь разожгу огонь,
И ты вернешься назад.
И птицы стаей большой, оглашая окрестности криком,
Снова вернутся к гнездам своим…
Заколыхалась меховая занавесь полога, высунулась взлохмаченная голова Пины. Он вслушался в голос молодой женщины. Как она хорошо поет! О чем ее песня? О птицах. О чем же еще петь в эту весеннюю пору всеобщей радости?
Невольное чувство зависти шевельнулось в душе Пины, но он быстро отогнал его, будто непрошено приблизившуюся собаку.
И все же… Как быстро увядает женское тело. Давно ли его жена Аяна была такой же, как эта тундровая пришелица, а нынче уже нет в ней того огня, что не давал ночами спать. Еще совсем недавно Пины этого не замечал, пока в яранге не появилась Тин-Тин.
Может, это оттого, что в тесноте яранги жаркий огонь любви, полыхающий на расстоянии протянутой руки, опалил его успокоившееся сердце и этот ожог тронул еще живые ткани, способные загораться от нежного прикосновения? Но только не от Аяны, которая не зачинала от мужчины, несмотря на его долгие старания. Груди ее потеряли прежнюю форму, потеряли упругость, обмякли и покрылись складками, как у моржа… С нею было уютно, и только… А вот Гойгою с Тин-Тин…
Пины пристально и ласково посмотрел на Тин-Тин.
Она отозвалась тихой улыбкой и перестала петь.
С ее приходом стало весело и солнечно в бездетной яранге. Звонкий голос вытеснил затхлые хриплые голоса, всем вдруг захотелось говорить чисто, и все, прежде чем сказать слово, старались прокашляться, изгоняя из своих легких ночной мрак.
— Ты пой, Тин-Тин, — сказал Пины. — Твоему голосу радуется и мое сердце.
Тин-Тин снова замурлыкала, но это была уже песня для всех, и в звучании ее не было той сладкой тайны, что в прежней.
Уйдут снега, обнажатся прошлогодние травы.
Зеленые копья новых трав поразят старую…
Новорожденная мышь проложит дорогу и выроет
Новую нору рядом с поднявшимся стеблем…
И яркий цветок улыбнется утреннему солнцу…
Поющая женщина по-своему прекрасна. Песня меняет ее облик, делает ее выше, стройнее. И даже когда она замолкает, песня еще долго живет внутри нее, обещая ласку, жаркие объятья, мягкость, которая убаюкивает и одновременно рождает ответную ласку…
Пины вышел из яранги и по привычке внимательно оглядел небо, горизонт, дальние вершины хребтов, кинул взгляд на морскую сторону, куда нынешним утром ушел Гойгой. Слабый ветер тянул с тундровой стороны, и в его дыхании уже чувствовалось приближающееся тепло наступающего лета, намек на талую землю, покрытую зеленой мягкой травой и яркими цветами.