Может быть, ради этого и живет человек? И человеческое бытие в череде всех других существований создано именно для таких вот переживаний, для возвышенной, острой до боли радости?
Нет, быть человеком — это прекрасно. Сами по себе очертания человека совершенны в стремлении к прекрасной законченности.
И печально, конечно, что потом наступает неизбежная старость, а за ней и смерть.
Смерть, которую разумом поборол Гойгой. Он ее не боится.
Но зачем смерть, если жизнь человеческая так прекрасна? Разве справедливо уничтожать красоту, ради создания которой природой положено столько сил?.. Неужто там, где творится изначальная сила жизни, никогда не возникает эта справедливая мысль?
И вдруг подумалось Гойгою: а если она, эта мысль, уже воплощается в жизнь, и он, Гойгой, будет тем первым человеком, который познает бесконечность жизни, неисчерпаемость счастья… Для чего же Высшая справедливость и Целесообразность соединили его и Тин-Тин? Чтобы потом разрушить созданное? Но это так нелепо и несправедливо, что такого попросту не может быть!
Не может быть!
И Гойгой от этой неожиданной мысли вдруг ощутил такую силу, что готов был голыми руками раскрошить льды, стоявшие на его пути. Как ему хотелось видеть рядом с собой Тин-Тин в мгновение озарения этой мыслью!
Гойгой поднялся со своего ледяного сиденья. Время возвращаться. Лахтака и нерпы вполне достаточно для того, чтобы утолить тоску по свежему мясу.
Тем более и погода начала портиться. Небольшое облачко над холмом давно размазалось по всему небу белесой пеленой, пугающе похожей на то смертельное покрывало, что задергивало глаза убитых животных.
Ветер порывами бил в лицо, заставляя отворачиваться и смотреть на нахмурившуюся рябь с белыми пенными верхушками.
Гойгой связал ремнями лахтачью и нерпичью туши, надел на себя упряжь, взял легкий посох в руку и, пригнувшись, двинулся к берегу, оставляя позади себя начинающее закипать море.
Он довольно быстро прошел до первых торосов. Прежде чем отсюда посмотреть на берег и увидеть стойбище, Гойгой оглянулся: над морем сгущалась мгла, словно в наступивший полярный день неожиданно возвратился зимний мрак.
Но то, что он увидел, глянув вперед, сковало его страхом: все ледовое пространство, казавшееся прочным и незыблемым, теперь находилось во власти волн: припай оторвался от берега.
Гойгой сбежал с торосистой гряды, отцепил добычу и кинулся к воде, отделившей его от остальной части льда, все еще связанного с берегом.
Водная преграда уже была непереходима. До ледового берега невозможно закинуть ремень, чтобы подтянуться. Не было и подходящего обломка льдины, чтобы переплыть на нем рожденный ветром пролив.