Он вышел из яранги, кинул взгляд на Холм, по склону которого поднимался Пины.
На первый взгляд в море ничего не изменилось. Лишь под потемневшим небом ледовый припай обрел серый цвет и в обширных пресных лужах от растаявшего снега больше не блестело отраженное солнце. Лед оторвало где-то за второй или даже за третьей грядой торосов.
Об этом даже подумать страшно… Кэу своими глазами никогда не видел тэрыкы… Тэрыкы-оборотня, в которого превращается унесенный на льдине человек.
Есть множество поверий, которые принимаешь, ни разу ни опытом своим, ни жизнью своей не проверив их. Может, все это далекая сказка, оставшаяся в веках, прошедших с начала возникновения приморского народа? Такая же древняя и больше не повторившаяся, как легенда о происхождении племени морских охотников, якобы рожденных от любви женщины по имени Нау и Кита Рэу?
В привычках людских распространять один-единственный случай на всю жизнь, как бы предостерегая людей от повторения… Может, и было такое, когда унесенный на льдине человек превратился в тэрыкы. И тогда решили люди, что отныне всегда так и будет… Да, может, и было раз, но больше такого не будет, как не было больше любви кита к женщине.
Пины поднялся на вершину Холма и глянул в море.
Только вчера вечером он был здесь и хорошо помнил очертания ледового берега, простирающегося от твердой, еще покрытой снегами земли до открытой воды. Теперь картина была иной: будто кто-то огромным, остро отточенным ножом взял и отрезал кусок припая и этот кусок уже успел раздробиться на мелкие обломки, уплывающие в море, кипящее под сильным ветром.
Еще раз взглянув на белые обломки льдин, смешанные на горизонте с низко нависшими облаками, Пины заспешил вниз, к ярангам.
Кэу внимательно выслушал Пины.
— Надо поглядеть в прибрежных торосах… Может, ему удалось пересечь водную преграду… Иди в торосы, Пины.
Прихватив лыжи-снегоступы, палку с острым щупом на конце, Пины зашагал к морю.
У яранги неподвижно стояла Тин-Тин.
Странные, удивительные отношения у Гойгоя с женой. Иной раз, наблюдая со стороны, Пины чувствовал нечто вроде зарождающейся зависти, какое-то беспокойство, смешанное с удивлением. У молодой пары все время шла какая-то своя игра. Они мало говорили между собой, можно даже сказать — больше молчали, но между ними, казалось, шел непрерывный безмолвный разговор, неутихающее мысленное общение.
Тин-Тин еще ничего не сказала, однако Пины видел, как она обеспокоена, как внутренне напряжена, будто в ожидании удара.
Она проводила Пины молчаливым, но молящим взглядом и стояла до тех пор, пока тот не скрылся за первой грядой торосов.